– Командир, вы что? За это же прокурор…
Подполковника аж перекосило:
– Срал я на прокурора! Там наших мочат! Дуй в салон с автоматом. Мои рожки возьми! Помоги пулеметчику. Из блистера. Второго. С правого борта – огонь! – Второй пилот даже рот раскрыл от ужаса, но командир уже завелся не на шутку: – Молчать и не сопеть! Вон на хер из кабины!
«Вертушка» прошлась с ревом по кольцу атакующих боевиков. Те пытались стрелять по вертолету из пулеметов, автоматов и гранатометов – но их буквально задавили огнем. Кроме того, боевики наверняка решили, что следом за Ми 8 должны по обыкновению прилететь «крокодилы» [9], а «крокодилов» они боялись – вот и начали заранее прятаться.
– Вот вертушка, – прошептал Числов, не веря своим глазам, когда вертолет из крутого разворота явно пошел на посадку. – Ах ты родной хороший…
«Вертушка» зависла над площадкой, едва касаясь консолью грунта. Со всех сторон к машине подбежали десантники, таща раненых и убитых. Числов что то орал и не слышал сам себя. Он, Квазимодо и Кузьмин прикрывали срочную погрузку – да это даже и не погрузка была, а… раненых просто забрасывали в салон. Больше всего Числов боялся, что машину вот прямо сейчас сожгут выстрелом из гранатомета – и вот тогда уже все. Тогда точно – все… Но обошлось. Капитан запрыгнул в вертолет последним, когда «вертушка», натужно воя, уже пошла вверх. По чести говоря, он смутно помнил последние минуты на этой чертовой площадке. Все было словно в бреду…
Перегруженный донельзя вертолет вырвался из района боя. Однако все понимали, что это только полдела. Большую высоту машина по понятной причине набрать не могла, а со скал какой нибудь дух вполне мог прямо в бочину засадить. И такие случаи бывали…
Числов сидел в теснейшей куче мале в салоне и, как заведенный, шептал:
– Вот суки, вот падлы ебаные…
И при этом капитан даже сам, наверное, не смог бы точно сказать, кого, собственно, он имеет в виду – боевиков или… Скорее всего – и тех, и других.
А в кабине командир вертолета попытался было «наладить отношения» со своим подчиненным:
– Слышь, Денис! А командир то у ребяток – мужик… Пока всех не собрал… Последним запрыгивал.
Денис отозвался через паузу, не изменив недовольного выражения на своем лице:
– Я тебя не понимаю, Петрович… Прости, командир, но это… авантюризм, а не геройство… Отписываться замучаешься… Что скажешь то? Бак то целый! И движок только что с регламентных… А этот… Он пока свою пехоту собирал, нас пять раз завалить могли… Откуда вообще он тут взялся?! С бомжами какими то…
Подполковник долго молчал и наконец сказал в сторону:
– Ничего, я отпишусь… Мало ты еще умирал, сынок. Боюсь, не слетаемся мы…
…«Вертушка» добросила эвакуированный взвод Числова прямо на родной «бугорок» – благо что он был «по пути». Правда, командир вертолета не выключал двигателей – топливо заканчивалось. Числов даже ни познакомиться, ни толком поблагодарить подполковника не успел. Руку только пожал. А еще они в глаза друг другу посмотрели. И в этом обмене взглядов было все. Иногда слова бывают лишними…
…Конечно, при таких потерях о десантировании роты речь уже не шла – даже если бы вдруг прибыли все необходимые вертолеты. Самохвалов доложился «наверх», выслушав доклад Числовая. Ротный ничего не стал говорить капитану – молча обнял и отправил в баню…
…Ближе к вечеру из моздокского госпиталя прибыл эвакуатор Ми 8 под прикрытием двух «крокодилов» – Ми 24. Субтильный медик старлей, руководивший эвакуацией, прибыл, судя по внешнему виду, прямо из операционной – на нем были ярко зеленые штаны, такая же рубаха и шапочка и только поверх этого «прикида» – бушлат. Он метался с капельницами между раненых, не обращая внимания на крики пожилого уже вертолетчика в обшарпанном оранжевом шлеме с надписью «Майер» под полустертой птичьей эмблемой:
– Темнеет быстро! Я вообще никуда, на хер, не полечу! Лучше сразу охрану ставь!
Кто то из грузивших «трехсотых» десантников, вступился за медика:
– Заткни клюв, стрекозел!
Вертолетчик завертел головой, пытаясь понять, кто это крикнул, конечно, не понял, махнул рукой и забормотал уже тише, так, что и не разобрать почти было:
– …Сказали: сел – не выключайся, сразу – взлет. В темноте… нижняя кромка… «скальпель» херов… над Бамутом…
На него не обращали внимания.
Старлей быстро сделал Димке Гущину, пришедшему в себя только на «бугорке», укол и одобряюще улыбнулся:
– Погоди, земляк… Это – тьфу, царапина… Мы щас…
Гущин дрогнул уголками губ и снова закрыл глаза.
…Старлей глянул на окровавленный циферблат часов – они были надеты прямо поверх длинных (до локтей) перчаток – и закричал почему то не Самохвалову, а прапорщику медику Марченко:
– Слышите, фельдшер?! Все! Ни «двухсотых», ни с иссечением не беру. Все! У меня места нет – бак в салоне! Все! Майер – поднимайте «крокодилов»!
Ми 8 и два Ми 24 быстро ушли в темнеющее небо, оставив на бугорке убитых – им все равно уже нельзя было помочь – и посеченного осколками пулеметчика Феофанова, ранения которого допускали, по крайней мере, не срочную эвакуацию…
Феофанов сидел, привалившись к колесу «таблетки»[10]. Он кутался
