оцениваю.
— Ты хочешь сказать, что твои суждения могут расходиться с твоим истинным отношением к тому или иному вопросу?
— И да и нет.
— Это как понимать?
— Поймите, Кирилл Сергеевич, моя жизнь, о которой я помню, сложилась по-разному, и обе отложили отпечаток на моем отношении к происходящим событиям. Согласитесь, что человек, находящийся в разных условиях, по-разному относится и оценивает одно и то же событие, действие, ну я не знаю, как выразиться, короче, я как бы двойственно могу относиться к одному и тому же. Вы согласны со мной?
— В принципе да.
— Видите ли, давая оценку того или иного события, я могу по-разному к нему относиться, и это будет справедливо, а раз так, значит моя оценка не объективна, а исключительно субъективна.
— А вот тут ты глубоко ошибаешься.
— Почему?
— Потому, что как раз в том, что оценивая то или иное событие, ты подходишь к его рассмотрению как бы с двух позиций, находясь на разных уровнях социального развития, а, следовательно, оценивая его, высказываешь окончательное суждение, выбирая из двух то, которое с общечеловеческих позиций тебе наиболее приемлемо. Кстати, я очень внимательно проанализировал твою беседу с Юрием Владимировичем и должен сказать, что практически по большинству мнений, которые ты высказался, я с тобой согласен.
— Правда?
— Представь себе.
Я видимо покраснел и Кирилл Сергеевич заметил это, но промолчал и только добавил:
— Значит я прав?
— В чем?
— Видишь ли, хотя ты и считаешь, что не в полной мере высказал свои мысли о путях и методах решения всей этой проблемы, однако как психолог могу сказать, что ты человек, который придерживается радикальных мер. Вот почему тебе понравился именно этот пункт.
— В целом да. Но простите, вы сказали, что не ожидали, что я остановлюсь именно на этом пункте?
— У меня были сомнения, и я все же склонялся к тому, что ты больше воспримешь идею смены приоритетов в идеологическом плане.
— В идеологическом? Вот уж нет. Идеология, это вообще крайне сложная вещь. На мой взгляд, она с течением времени, особенно в начале XXI века, будет напоминать рекламу. Точнее хорошо поставленную рекламную компанию. В которой будут работать классные клипмейкеры, пиар менеджеры…
— Прости, кто?
— Специалисты по оболваниванию масс. Очень крутые ребята. Будут участвовать в выборных компаниях, раскрутке политических партий и отдельных личностей. Сейчас это трудно представить, хотя зачатки этого, можно наблюдать еще со сталинских времен, когда делали героев и заставляли их работать, раскручивая свои взгляды и идеи. Главное, это выдумать красивый лозунг или название, к примеру, — Алексей сложил, ладони домиком, и спросил, — Как вы думаете, что это может означать?
— Понятия не имею.
— Вот видите. Все гениальное просто. Достаточно было сложить руки таким образом, напечатать миллионными тиражами и расклеить на каждом заборе, а внизу приписать — Наш дом, Россия, — и готова партия, за которую проголосовали миллионы. Рекламный трюк, но сколь гениальный, и главное, результативный. Нет, для этого нужны мозги, и еще какие. Я же человек иного плана, я иду к цели, простым путем, и потому вижу для себя то, что возможно больно и горько.
— Ну что же тогда я поясню тебе, на чем построены мои методы и пути выхода из создавшегося положения. Ты готов меня выслушать?
— Конечно.
— Так вот. Для того чтобы что-то начать делать, нужна программа, это раз и второе, нужны полномочия. Чтобы программа была принята, она должна иметь новизну, масштабность, но вместе с тем расплывчатость, но содержать то, что даст возможность получив полномочия, приступить к реализации того, что необходимо в действительности. Согласен?
— Да.
— Отлично. Теперь когда программа принята, главное это получить полномочия и вот когда они есть, наступает самый важный этап. Их реализация. Мобильное, высокопрофессиональное подразделение, которое безоговорочно выполняет действия, позволит решить то, что неспособно решить ни руководство, ни армия, ни кто-либо еще.
— Значит смена руководства, это по сути переворот или захват власти?
— Не обязательно, но в целом да. Как ты назвал ГКЧП, это было очень примитивное и никчемная операция. Мы, как говорил товарищ Ленин, пойдем другим путем. Основной управленческий аппарат должен быть просто ликвидирован, как бы случайно, например в авиационной катастрофе. Упали, разбились, похороны по высшему разряду. Все скорбят, но надо жить дальше, к этому моменту легко выдвинуть другие кадры, которые к тому времени должны быть готовы. Это должны быть не ораторы с трибуны, не мальчики из райкомов комсомола, а высокообразованные люди, мыслящие масштабами страны и мира в целом, академики, производственники, умные и талантливые люди, которые своим делом показали на что они способны и чем они озабочены в этой жизни. Они не успеют испортиться от запаха власти, от её соблазнов и лести подчиненных им людей. Ну а что касается тех, кто так или иначе в потенциале несет в себе ген воздействия в своем времени ответственности за страну, так ведь на то и создается отряд чистильщиков.
— От таких слов я опешил. Я ожидал чего угодно, но не такого. Мне было страшно и в тоже время радостно одновременно. Я сам думал об этом, но сказать вслух об этом я боялся. Видя мое состояние, Зацепин спросил:
— Вы с чем-то не согласны?
— Да нет, только как-то…
— Боязно, вы хотите сказать?
— Вроде того.
— А вы как хотели и потом, я в принципе ничего нового не придумал. Более того, я просто развил ваши мысли. Вспомните, вы же сами предлагали стать хирургом и вырезать у больного раком как можно больше больных тканей. Создание оперативного подразделения. Это тоже ваши идеи. Или я ошибаюсь и вы ничего такого не говорили?
— Говорил, но…
— Что но?
— Но тогда я только высказывал свои мысли.
— Но дела всегда следуют после мыслей, а не наоборот, а иначе получится то, что получилось. Необходимо обдумать, а потом решать. Мы так и сделали.
— Вы хотите это показать ему?
— Конечно.
— Я сомневаюсь, что он это одобрит.
— Почему?
— Духу не хватит. Одно дело думать и говорить, а совсем другое принимать решение. Погибнут сотни, возможно тысячи, а ведь по сути итог нам не известен. Какова гарантия, что то, что мы сделаем, оправдает нас перед историей? И потом, только сделав что-то, мы сможем оценить правы мы или нет. А если нет, если мы ошиблись в выборе средств?
— У вас возникли сомнения? — я даже не заметил, как он перешел на вы, словно хотел подчеркнуть, что сейчас мы разговариваем на равных, несмотря на разницу во всем, в опыте, возрасте, знаниях и положении.
— Я имею на это право.
— Безусловно. Право имеют все. Но сомнения должны быть до определенного предела. Если
