немного застенчиво.
— Ты и так особенная, — сказал он. Потом он вздохнул и начал мягко освобождаться из ее объятий. — Скоро рассвет. Я должен подняться на поверхность.
Стиви Рей сидела и обнимала плотное ватное одеяло, которое покрывало кровать ее удивительно симпатичной маленькой комнаты в туннеле, чтобы прикрыть свою голую грудь. Она моргала своими большими голубыми глазами, глядя на него. Ее волосы были взъерошены и вились, обрамляя ее лицо и делая ее взгляд как у молодой, невинной девы. Рефаим надевал свои джинсы, думая, что она была самым красивым, что он когда-либо видел. И ее следующие слова пронзили его сердце.
— Рефаим, я не хочу, чтобы ты уходил.
— Ты знаешь, что я тоже не хочу, но я должен.
— Мо-может ты просто останешься здесь? Со мной? — спросила она, заикаясь.
Он вздохнул, сидя на краю кровати, которую они только что разделили. Он взял ее руку в свою и сплел их пальцы вместе.
— Ты хочешь держать меня в клетке?
Он чувствовал, как ее тело дернулось, как будто от удара… или это было отвращение?
— Нет! Я об этом и не думала. Я только надеялась, ну, в общем, что ты возможно мог попробовать быть здесь в течение дня. Я говорю о том, что мы могли бы не разжимать руки, как сейчас, пока ты не превратишься?
Он печально улыбнулся ей.
— Стиви Рей, у ворона нет никаких рук. Они, — он прижал свою ладонь к ее, — очень скоро станут когтями. А я очень скоро стану животным. Я не буду помнить тебя.
— Хорошо, итак, если бы я держала тебя за руку? Возможно ты бы тогда не испугался. Возможно ты бы превратился и остались бы здесь и спал, так же, как и я. Я имею в виду, ты же должен спать когда-то, правда?
Рефаим подумал об этом, прежде чем ответить ей, а затем начал пытаться медленно объяснять необъяснимое.
— Я должен спать, но Стиви Рей, я ничего не помню в то время, пока я ворон.
Все, кроме муки от физических изменений и почти невыносимой радости от ветра в своих крыльях, но он не мог сказать Стиви Рей ни одну их этих вещей. Одна могла причинить ей боль. Другая могла напугать ее. Таким образом, вместо грубой правды, он сказал ей вариант, который казался более цивилизованным, более понятным.
— Ворон не домашнее животное. Это дикая птица. Что делать, если я запаникую и в попытке бегства как-то раню тебя?
— Или себя, — торжественно сказала Стиви Рей. — Я принимаю это. Я все сделаю. Но мне правда это не нравится.
— Мне тоже, но я думаю в этом суть того, что сделала Никс. Я плачу за последствия своих прошлых деяний.
Он приложил ладонь к ее сладкой, мягкой щеке и прижал губы к ее, бормоча:
— Это цена, которую я охотно плачу, потому что другая сторона всего этого, хорошая сторона, дает мне часы, которые мы скрадываем вместе, когда я являюсь человеком.
— Мы не крадем их! — искренне сказала Стиви Рей. — Никс одарила тебя ими за твой правильный выбор. Последствия от обоих путей, Рефаим. Они могут быть хорошими и плохими.
Так или иначе, от этого полегчало на сердце, и он улыбнулся, целуя ее снова.
— Я запомню это.
— Я хочу, чтобы ты запомнил кое-что еще. Сегодня ты сделал все правильно, когда не повернулся спиной к своим братьям.
Ее пальцы теребили светлый завиток, и он знал то, что она говорила, было трудно для нее, но даже при этом, что он должен был выйти из туннелей, чтобы подобраться ближе к небу, но он по-прежнему сидел там, около нее, с ее рукой в его, в то время как она продолжала.
— Мне очень жаль, что твоего брата убили.
— Спасибо, — сказал он тихо, едва узнавая свой голос.
— Они прилетели в Дом Ночи, чтобы заставить тебя уйти с ними, не так ли? — спросила она.
— На самом деле нет. Отец действительно послал их, чтобы найти меня, но не забрать меня. — Рефаим сделал паузу, не уверенный, как объяснить остальное Стиви Рей. Ни один из них не говорил о его братьях, когда они наконец остались наедине… они были слишком нетерпеливыми, чтобы касаться друг друга, быть близки, любить.
Стиви Рей сжала его руку.
— Ты можешь сказать мне. Я доверяю тебе, Рефаим. Пожалуйста, доверься мне тоже.
— Я доверяю! — воскликнул он, ненавидя боль, которую он видел в ее глазах. — Но ты должна понять, что даже при том, что Отец отрекся от меня, это ничего не меняет.
Он коснулся груди у сердца.
— Я навсегда буду его сыном. Я буду идти путем Богини. Я буду бороться за Свет и за правое дело. Я буду любить тебя. Всегда. Но ты должна понять, что где-то глубоко внутри я буду также всегда любить и его. Став человеком, я понял это.
— Рефаим, я должна рассказать тебе кое-что, от чего ты можешь рассердиться, но я думаю, что ты должен услышать это.
Он кивнул.
— Продолжай. Скажи мне.
— Прежде, чем я была помечена, я пошла в школу с этой девочкой по имени Салли. Ее мама ушла и оставила ее и ее папу, когда ей было приблизительно десять, потому что 'она была настоящей мерзкой отвратительной шлюшкой, не хотела быть ответственной и растить ребенка'. Салли очень сильно ранило, что ее мама уехала, даже при том, что ее папа прилагал все усилия, чтобы сделать ее жизнь лучше. Но худшей частью всего этого было то, что ее мама не останется потерянной. Она вернулась и, как моя мама любит говорить, разворошила мешок дерьма.
Он одарил ее взглядом, в котором читался вопрос и Стиви Рей сказала:
— Жаль, что то, что ее мама вернулась принесло ей лишь неприятности… она заполнила жизнь Салли глупой драмой и тому подобным, потому что она была эгоистичной, ничтожной, причиняющей вред всем вокруг.
— Что случилось с этой девочкой Салли? — спросил Рефаим.
— Когда я получила Метку и бросила школу, она избрала путь, будто опьяненная, что и ее мама, потому что она была не в силах сказать ей, маме, чтобы она держалась подальше от нее. Салли все еще хотела, чтобы ее мама стала хорошим человеком, любила ее и заботилась о ней, даже если это было просто невозможно. — Стиви Рей сделала глубокий вдох и долгий выдох. — То, что я пытаюсь сказать, и, вероятно, делаю не очень хорошо, это то, что ты должен решить для себя, хочешь ли ты следовать за запутавшимся
