произнести, хотя она четко дала понять, что он не должен убивать ни одну из Верховных жриц. Аурокс не был удивлен, что ему очень нравилась эта маленькая оговорка. Всего на мгновение, пока Неферет отдавала свои распоряжения ему, он думал, что она прикажет убить Зои. Одна мысль об этом удручала его, хотя по словам Жрицы у него не должно быть способности чувствовать что-либо. Он сосуд. Эмоции людей питали его силы, но как только он пользовался ими чувства должны были исчезать.
Тогда почему, с тех пор как он остался наедине с Зои, когда она оплакивала смерть своей матери, он до сих пор чувствует печаль, глубокое, давящее отчаяние, вину и в последнее время что-то еще, что-то новое? Аурокс чувствовал одиночество.
Он почти слышать глумливый смех Жрицы.
— Да, я чувствую! — закричал он, и его голос эхом отозвался в мчащейся машине, как будто он был один в пещере… всегда один.
— Чувствую, даже если не должен, как сказала Жрица.
Он ударил кулаком в приборную доску, не осознавая, что выбил сустав.
— Я чувствую ее печаль, ее страх, одиночество. Почему? Почему из-за Зои Редберд у меня появляются чувства?
'Мы сами решаем кем нам быть, делая выбор пути, по которому будем идти по жизни.'
Казалось, будто он вновь и вновь слышит голос Танатос.
'Только наши действия определяют нас, и будут определять нас, даже после смерти.'
— Я был создан, чтобы служить Неферт. — Верно ли то, что сказала Танатос в его случае?
Он вспомнил другие слова Верховной жрицы, будто в ответ на его вопрос.
'… будущее не должно быть продиктовано прошлым.'
Голос, раздавшийся в машине, рассеил мудрые слова Танатос. Он приказывал ему повернуть направо и через пол мили он прибыл в место назначения. Аурокс повернул, но вел машину через канавы до тех пор, пока не удостоверился, что припарковался достаточно хорошо, чтобы она была вне поля зрения проезжающих машин или любопытных глаз. Он вышел из машины и, двигаясь быстро и бесшумно, Аурокс пошел параллельно старой гравийной дорожке, которая вела к скромному домику.
Аурокс остановился не доходя до домика, и не только потому что он решил укрыться в маленьком саду, прилегающем к домику и на большом лавандовом поле, обрамляющем его. Он остановился, потому что увидел обожженный круг, находящийся посреди заснувшей на зиму травы. Он узнал это пожарище. Это не было пожарищем от огня, от которого земля обугливалась, а лаванда умирала. Это было холодное пожарище, ледяное, но так же разрушавшее все вокруг.
'Здесь была Тьма.' — Сказал себе Аурокс.
И тогда он понял. Неферет и белый бык сделали это. Они убили мать Зои Редберд.
Что-то шевельнулось в нем, как будто колесо, застрявшее в навозе и грязи, наконец то освободилось. Ноги Аурокса подкосились и он тяжело сполз вдоль шершавого ствола дерева, ожидая… наблюдая… но ничего не предпринимая.
Дракон
Найти домашний адрес Зои не составило особого труда. Ферма ее бабушки была не более чем в часе езды или около того отсюда. Он выждал, пока школьный автобус покинул территорию школы, а затем последовал за ним не спеша, так, чтобы вечно бдительный Дарий не заметил его в зеркало дальнего вида. Дракону вовсе не требовалось следовать по пятам за автобусом, ведь он знал его конечный пункт назначения. Он знал, что должен делать.
Долг превыше всего.
Его долгом всегда было охранять школу и ее студентов.
Ярость хранит меня.
Это все что осталось ему — ярость.
— Твоя смерть сломала меня
— Ярость — вот все что мне осталось
Его собственные слова насмехались над ним.
— Я сказал тебе правду! — закричал он в пустоту.
— Анастасия, ты умерла. Мне ничего не осталось, только ярость и долг.
— Если не ты моя Супруга, истинная и верная,
как я смогу снова тебя найти?
Ответ Анастасии казалось дрейфовал вокруг него, принеся с собой плодородный запах земли, граничащей с могущественной рекой Миссисипи и теплый очищающий влажный летний бриз, под действием которого подсолнухи склоняют свои тяжелые головы как бы кивая в одобрении.
— Нет — закричал он, рассеивая воспоминания.
— Все это ушло. Ты ушла. У меня ничего не осталось. Я это не выбирал, это все твоя Богиня, она позволила забрать тебя у меня, потому что все эти годы я был милосерден — он затряс головой.
— Я не повторю этой ошибки снова.
Не обращая внимания на пустоту внутри него, Дракон Ланкфорд поехал дальше.
Зои
Пока мы все ближе и ближе подъезжали к дому бабушки, я становилась все более и более нервной. Мой живот убивал меня. У меня болела голова. Мой венок был дерьмовым. Старку пришлось помочь мне его закончить. Правда-Правда. Именно Старку. И это не тот парень, кого вы назвали бы умельцем плетения.
Узнать правду о моей маме. Это все, что я знаю.
— Помните, — сказала Танатос, как только мы повернули на знакомый дорожку к домику бабушки. — Намерение имеет важное значение. Мы все здесь, чтобы открыть правду, значит чтобы суметь добиться справедливости для жизни, которая оборвалась. Ни больше. Ни меньше. — Она посмотрела на меня. — Ты можешь сделать это. У тебя нет недостатка в смелости.
— Вы уверены?
Она лишь слегка улыбнулась.
— Твоя душа была разрушена. Это должно было стать твоим посмертным приговором, но ты до сих пор жива и вернула себя, проведя своего Воина с собой. Этого никто и никогда не делал. У тебя нет недостатка в смелости, — повторила она.
Старк сжал мою руку. Я кивнула головой, как бы соглашаясь с ней, но внутри у меня все кричало совсем другую правду: если бы я была на самом деле смелой, я смогла бы спасти Хита, и моя душа никогда бы не разрушилась, и Старку не надо было бы меня спасать.
К счастью, до того, как что-либо из этого смогло выскользнуть из моего рта и испортить все, что Танатос пыталась помочь нам сделать, Дарий остановил автобус и открыл дверь.
Мы так и остались сидеть на своих местах. Наконец Танатос сказала.
— Зои, ты должна первой коснуться земли. Это твоя мать была здесь убита.
Я поднялась и все еще сжимая руку Старка, спустилась по ступенькам автобуса.
Мы припарковались перед домом бабушки. Автобус выглядел странно неуместным на маленькой гравийной стоянке рядом с джипом бабушки.
Я думаю, это потому, что я знала, что бабушка не оставалась у себя дома во время семидневного ритуала очищения, и я ожидала, что он будет выглядеть темным и странным, но было все наоборот. Каждая комната была освещена. Место было настолько ярким, что мне надо было щуриться, чтобы смотреть прямо на него. Окна мерцали, как-будто стекла только что были отполированы. Большие веранды также были
