Ольку не видел?
— Она в начале сентября собиралась вернуться, — ответил Бориска, — а может, уже вернулась — не, не видел я ее.
— Спасибо за информацию, — я положил ладонь на колено Бориски. — Будешь уходить, загляни ко мне — попрощаемся.
— Если предки будут спрашивать — ты ничего не знаешь.
— Само собой.
— Я им открытки буду посылать — чтоб через милицию розыск не объявили.
— Разумно, — я встал, сказал: «Покеда», — мы пожали друг другу руки и разошлись.
Я направил стопы в сторону площади, откуда доносились марши духового оркестра. Шла репетиция праздника 1 сентября. Шеренги мальчиков и девочек то приседали, то вставали, синхронно взмахивали руками и вдруг перебегали с места на место, повинуясь взмахам флажка в руке худощавого паренька на трибуне. Я вовсе не собирался отрывать Фариза от дел (в прошлом году Фариз закончил культпросветучилище и теперь занимался организацией массовых праздников в поселке) и хотел по кромке обойти площадь, но массовик окликнул меня. Когда я взошел по ступеням на задрапированную кумачом трибуну, Фариз взмахнул флажком и спросил:
— Григорий Тимофеевич-паша видел? Я отрицательно покачал головой.
— Жал, — опечалился Фариз.
— А зачем он тебе?
— Праздник вдвоем сделаем. Один тяжело.
— Понятно. Если я его увижу, обязательно передам.
— Слушай, передай, что я его очень жду.
Я постоял на трибуне, оглядывая панораму площади, и потом спустился.
Войдя в подъезд, я вновь заглянул в почтовый ящик, но ничего там не обнаружил. В голове моей за время прогулки сложился перечень дел, которыми совершенно необходимо было заняться, из них самым неотложным являлась уборка. Вытряс половики, вымыл полы тремя водами, протер пыль; все это отняло час, и немного погодя с заметно приподнятым настроением взялся приготавливать ужин. Я помешивал ложечкой клокочущий бульон и думал об удивительности и необычности моего положения, в которое поставило меня знание величайшей тайны, но не меньше удивляло мое спокойное отношение к происшедшему. Вместе с тем я был уже не тот, чем, скажем, неделей раньше. Мы пытаемся в соответствии со своими идеальными представлениями изменить этот мир, не замечая того, что сами скорее меняемся под его влиянием. Мы говорим — возраст, подразумевая под этим и кое-какой житейский и духовный опыт, но ведь все это вместе взятое есть констатация и отражение длительности, но отнюдь не интенсивности воздействия внешнего мира. Вот и я в последние дни столкнулся с таким, что, может быть, составляет пик моего опыта и уже никогда не повторится, оставшись ярким мазком на равнотонной панораме прожитого. Тут я представил, сколь захватывающе увлекательна и стремительна их жизнь, сопряженная с неизвестностью и прелестью открытий, и вдруг страшно позавидовал им и пожалел себя. Но эти чувства были мимолетны, вспорхнули и исчезли, точно легкокрылые птахи… Перед тем как лечь в постель, я написал письмо родителям, запечатал его в конверт, затем зажег торшер, взял с прикроватной тумбочки книгу, накрылся до подбородка верблюжьим одеялом (тем самым, из которого некогда Григорий Тимофеевич намеревался сотворить парус) и читал допоздна, все более рассеянно, пока не заснул, позабыв выключить торшер.
…Не знаю, как я услыхал этот тишайший стук в дверь. Наверное, сон мой был не крепок, тревожимый матовым разлитым по комнате полусветом торшера. Кто-то деликатно, но настойчиво продолжал постукивать костяшками пальцев по внешней стороне двери.
— Сейчас, — пробормотал я, отыскивая шлепанцы.
Подойдя к двери, я спросил:
— Кто там?
— Это я, Серега, — ответил голос капитана. Я включил свет в прихожей и отворил.
— Припозднились вы, Григорий Тимофеевич.
— Ты спал, что ли? — удивленно спросил учитель, переступив порог. — А я иду, гляжу — свет у тебя горит, дай, думаю, загляну.
— Кушать будете? — спросил я безо всякого выражения, так как появление долгожданного гостя почему-то не вызвало у меня в душе никаких чувств.
— Пожалуй, не откажусь. А что у тебя есть?
— Сыр, помидоры, сметана, зелень, — взялся перечислять я.
— Давай сыр и помидоры. А пиво есть?
— Нету.
— Ладно, обойдемся.
— Григорий Тимофеевич, вам переодеться надо, — заметил я.
— Знаю, знаю, — торопливо ответил гость. — Я, видишь ли, с дороги.
На нем были уже знакомые мне запыленные брюки-клеш и испачканная глиной рубаха, расстегнутая на груди. Комочки глины были и в всклоченных волосах.
— Ты тут пока соображай, а я ополоснусь. — Гость сделал шаг к двери в ванную, как вдруг обернулся и произнес шепотом: — Серега, ты, случаем, в милицию не сообщал?
Я отрицательно мотнул головой.
— Так оно и должно быть, — сказал не совсем понятную фразу Григорий Тимофеевич и исчез в ванной.
Вскоре он появился — посвежевший лицом, мокроволосый, с повязанным вокруг бедер полотенцем.
— С легким паром вас, Григорий Тимофеевич! Присаживайтесь, — пригласил я его и сам сел за стол.
Ужин, впрочем, был довольно скуден, однако, скорее всего, не это навеяло грусть на учителя.
— Вот такие, братец мой, дела, — медленно и раздумчиво проговорил он, заключая вслух некую потаенную мысль.
— Где вы пропадали эти дни? — спросил я, не притронувшись к еде.
— Знаешь, появился шанс поднять катамаран со дна, — деловито сообщил капитан. — У меня есть пара знакомых ребят — аквалангистов, они обследовали «Беглеца» на глубине и сказали, что дело не составит труда, нужна только плавучая лебедка.
— Это аквалангистам кислород понадобился? — уточнил я.
Тимофеевич кивнул и сказал:
— Вся загвоздка в лебедке, будь она неладна!
— Лебедка лебедкой, а как быть с инопланетянами?
— Никак. Считай, что их и не было.
Я хмыкнул, не зная, как отнестись к такому совету, и признался:
— Единственное, что мне непонятно — почему они нас отпустили? Ведь мы могли сообщить обо всем куда следует.
— А тебе не приходила в голову догадка, что они умеют читать твои мысли? — усмехнулся учитель. — Я уверен, что у них имеется прибор наподобие детектора лжи, только контактирует он с тобой не через присоски, а, скажем, всепроникающими лучами. Не сомневаюсь, что и Виктор испытал сходные с твоими чувства, и тогда пришельцы, убедившись, что вы не представляете для них опасности, благоразумно отпустили вас, поскольку ваше исчезновение немедленно повлекло бы за собой розыск с привлечением плавсредств. И даже роботов отрядили, чтобы указать кратчайшую дорогу и уберечь от случайностей, а ты, неблагодарный, робота их сломал — это, кстати, явилось неожиданностью.
— Откуда вы знаете, что я сломал робота?! — воскликнул я, невольно привстав.
— Милый мой, я шел той же дорогой, но несколько позже, а сопровождала меня, между прочим, целая ремонтная бригада, посланная за этим бедолагой, — разъяснил Григорий Тимофеевич. — Ты знаешь, — продолжал он, пока я разливал кипяток в кружки, — мне довелось с ними… общаться, скажем так, поскольку беседой это не назовешь, и я вынес убеждение, что при всей нашей похожести они более
