— Ты, надо понимать, умеешь лучше? — окрысился он.
— Приходилось когда-то, — ответил я. — Не помню, что там папуля задумал, но он был обязан одному человеку, по имени Кадм. Кадму срочно потребовалось много воинов, папуля устроил так, что Кадм мог разделиться на целый полк солдат. Подумаешь! Я и сам так умею.
— Да что ты там бормочешь? — удивился Енси. — Ты не туда смотришь. Я-то говорю об этом красном чудище. Видишь, что оно собирается сделать? Откусить этой красотке голову, вот что. Видишь, какие у него клыки? Хе-хе-хе. Жаль, что я сам не это чудище. Уж я бы тьму народу сожрал.
— Вы бы ведь не стали жрать свою плоть и кровь, бьюсь об заклад, — сказал я, почуяв способ сообщить весть осторожно.
— Биться об заклад грешно, — провозгласил он. — Всегда плати долги, никого не бойся и не держи пари. Азартные игры — грех. Я никогда не бился об заклад и всегда платил долги. — Он умолк, почесал в баках и вздохнул. — Все, кроме одного, — прибавил он хмуро.
— Что же это за долг?
— Да задолжал я одному малому. Беда только, с тех пор никак не могу его разыскать. Лет тридцать тому будет. Я тогда, помню, налакался вдрызг и сел в поезд. Наверное, еще и ограбил кого-нибудь, потому что у меня оказалась пачка денег — коню пасть заткнуть хватило бы. Как поразмыслить, этого-то я и не пробовал. Вы держите лошадей?
— Нет, сэр, — ответил я. — Но мы говорили о вашей плоти и крови.
— Помолчи, — оборвал меня старый Енси. — Так вот, и повеселился же я! — он слизнул жвачку с усов. — Слыхал о таком городе — Нью-Йорк? Речь там у людей такая, что слов не разберешь. Там-то я и повстречал этого малого. Частенько я жалею, что потерял его из виду. Честному человеку, вроде меня, противно умирать, не разделавшись с долгами.
— У ваших восьмерых сыновей были долги? — спросил я.
Он покосился на меня, хлопнул себя по тощей ноге и кивнул.
— Теперь понимаю, — говорит. — Ты сын Хогбенов?
— Он самый. Сонк Хогбен.
— Как же, слыхал про Хогбенов. Все вы колдуны, точно?
— Нет, сэр.
— Уж я что знаю, то знаю. Мне о вас все уши прожужжали. Нечистая сила, вот вы кто. Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, живо!
— Я-то уже иду. Хочу только сказать, что, к сожалению, вы бы не могли сожрать свою плоть и кровь, даже если бы стали таким чудищем, как на картинке.
— Интересно, кто бы мне помешал!
— Никто, — говорю, — но все они уже в раю.
Тут старый Енси расхихикался. Наконец, переведя дух, он сказал:
— Ну, нет! Эти ничтожества попали прямой наводкой в ад, и поделом им. Как это произошло?
— Несчастный случай, — говорю. — Семерых, если можно так выразиться, уложил малыш, а восьмого — дедуля. Мы не желали вам зла.
— Да и не причинили, — опять захихикал Енси.
— Мамуля шлет извинения и спрашивает, что делать с останками. Я должен отвести тачку домой.
— Увози их. Мне они не нужны. Туда им и дорога, — отмахнулся Енси. Я сказал «ладно» и собрался в путь. Но тут он заорал, что передумал. Велел свалить трупы с тачки. Насколько я понял из его слов (разобрал я немного, потому что Енси заглушал себя хохотом), он намерен был попинать их ногами.
Я сделал, как велено, вернулся домой и все рассказал мамуле за ужином — были бобы, треска и домашняя настойка. Еще мамуля напекла кукурузных лепешек. Ох, и вкуснотища! Я откинулся на спинку стула, рассудив, что заслужил отдых, и задумался, а внутри у меня стало тепло и приятно. Я старался представить, что чуйствует боб в моем желудке. Но боб, наверно, вовсе бесчуйственный.
Не прошло и получаса, как во дворе завизжала свинья, как будто ей ногой наподдали, и кто-то постучался в дверь. Это был Енси. Не успел он войти, как выудил из штанов цветной носовой платок и давай шмыгать носом. Я посмотрел на мамулю круглыми глазами. Ума, мол, не приложу, в чем дело. Папуля с дядей Лесом пили маисовую водку и сыпали шуточками в углу. Сразу видно было, что им хорошо: стол между ними так и трясся. Ни папуля, ни дядя не притрагивались к столу, но он все равно ходил ходуном — старался наступить то папуле, то дяде на ногу. Папуля с дядей раскачивали стол мысленно. Это у них такая игра.
Решать пришлось мамуле, и она пригласила старого Енси посидеть, отведать бобов. Он только всхлипнул.
— Что-нибудь не так, сосед? — вежливо спросила мамуля.
— Еще бы, — ответил Енси, шмыгая носом. — Я совсем старик.
— Это уж точно, — согласилась мамуля. — Может, и помоложе Сонка, но все равно на вид вы дряхлый старик.
— А? — вытаращился на нее Енси. — Сонка? Да Сонку от силы семнадцать, хоть они здоровый вымахал.
Мамуля смутилась.
— Разве я сказала Сонк? — быстро поправилась она. — Я имела в виду дедушку Сонка. Его тоже зовут Сонк.
Дедулю зовут вовсе не Сонк, он и сам не помнит своего настоящего имени. Как его только не называли в старину: пророком Илией, и по-всякому. Я даже не уверен, что в Атлантиде, откуда дедуля родом, вообще были в ходу имена. По-моему, там людей называли цифрами. Впрочем, неважно.
Старый Енси, значит, все шмыгал носом, стонал и охал, прикидывался, — мол, мы убили восьмерых его сыновей и теперь он один-одинешенек на свете. Правда, получасом раньше его это не трогало, я ему так и выложил. Но он заявил, что не понял тогда, о чем это я толкую, и приказал мне заткнуться.
— У меня семья могла быть еще больше, — сказал он. — Было еще двое ребят, Зебб и Робби, да я их как-то пристрелил. Косо на меня посмотрели. Но все равно, вы, Хогбены, не имели права убивать моих ребятишек.
— Мы не нарочно, — ответила мамуля. — Просто несчастный случай вышел. Мы будем рады хоть как- нибудь возместить вам ущерб.
— На это-то я и рассчитывал, — говорит старый Енси. — Вам уже не отвертеться после всего, что вы натворили. Даже если моих ребят убил малыш, как уверяет Сонк, а ведь он у вас враль. Тут в другом дело: я рассудил, что все вы, Хогбены, должны держать ответ. Но, пожалуй, мы будем квиты, если вы окажете мне одну услугу. Худой мир лучше доброй ссоры.
— Все что угодно, — сказала мамуля, — лишь бы это было в наших силах.
— Сущая безделица, — заявляет старый Енси. — Пусть меня на время превратят в целую толпу.
— Да ты что, Медеи наслушался? — вмешался папуля, спьяну не сообразив, что к чему. — Ты ей не верь. Это она с Пелеем злую шутку сыграла. Когда его зарубили, он так и остался мертвым: вовсе не помолодел, как она ему сулила.
— Чего? — Енси вынул из кармана старый журнал и сразу раскрыл его на красивой картинке. — Вот это самое. Сонк говорит, что вы так умеете. Да и все кругом знают, что вы, Хогбены, колдуны. Сонк сказал, вы как-то устроили такое одному голодранцу.
— Он, верно, о Кадме, — говорю.
Енси помахал журналом. Я заметил, что глаза у него стали масленые.
— Тут все видно, — сказал он с надеждой. — Человек входит в эту штуковину, а потом только знай выходит оттуда десятками, снова и снова. Колдовство. Уж я-то про вас, Хогбенов, все знаю. Может, вы и дурачили городских, но меня вам не одурачить. Все вы до одного колдуны.
— Какое там, — вставил папуля из своего угла. — Мы уже давно не колдуем.
— Колдуны, — упорствовал Енси. — Я слыхал всякие истории. Даже видал, как он, — и в дядю Леса пальцем тычет, — летает по воздуху. Если это не колдовство, то я уж ума не приложу, что тогда колдовство.
— Неужели? — спрашиваю. — Нет ничего проще. Это когда берут чуточку…
Но мамуля велела мне придержать язык.
