— Кто там? — послышался ее тихий встревоженный голос из-за двери.
— Скажите Денису, что его ждут, — пророкотало совсем рядом, где-то на двухметровой высоте.
— Как ждут? Он давно вышел!
Молчание. Денис представил себе мамино лицо. Ужас. Истерика. Конец света. Она прислоняется к двери, зажимая рот рукой, пытается осмыслить эту несуразицу.
— Как вышел?! Где же он?
— Давай быстро вниз!
Их двое. Не самый худший вариант. Денис резко дернул затвор, оглушительный лязг прозвучал неожиданным выстрелом.
— Ложись! Стреляю!
Но вместо выстрела Денис пыром выбросил вперед ногу и попал во что-то мягкое.
Раздалось протяжное: «Ае-еееооооо!!..»
— На пол, суки! — крикнул Денис. — Буду стрелять!
В ответ полыхнула вспышка и пушечно бабахнул настоящий выстрел. Левый висок Дениса обожгло тупой болью, будто туда угодили гирей, ноги подкосились. Падая, он тоже нажал на спуск и по инерции еще раз, уже вниз, вслед стремительно удаляющемуся топоту. Орудийное эхо заложило уши, в глазах плавали фиолетовые круги. Но он различал отчаянный вой за своей дверью. Джоди?
— Денис, сыночек, убили!
— Нет, мама. Со мной все в порядке. Они убежали. Позвони в милицию.
Параллелепипед яркого света упал на площадку. Мать открыла дверь, рядом хлопнула соседская.
— Что случилось? Кого убили?
— Господи Боже мой… Денис, ты живой!
Щелкнул еще один замок, лязгнула, натягиваясь, цепочка.
— Что там случилось?
— Да вызовите милицию, греб вашу мать! — рявкнул Денис, поднимаясь на ноги. И повернул выключатель. На выкрашенной в зеленый цвет стене ярко выделялись потеки крови. Чуть ниже площадки на ступеньках лежал черный пистолет.
Он поднял его за ствол, чтобы не смазать отпечатки. Черепная коробка еще продолжала резонировать, но крови на виске не было. Денис видел испуганные лица соседей, ночные рубашки, волосатые ноги в шлепках, чье-то плечо с бледной наколкой, лицо матери, ее обесцветившиеся от страха глаза.
Через двадцать минут следователь городской прокуратуры Петровский в качестве потерпевшего давал показания дежурному следователю районной прокуратуры. О причинах происшедшего он ничего сказать не смог.
— Поддержка Победенного — раз, — сказал Курбатов и загнул первый палец. — Уверенность в себе — два. Он чувствует силу за спиной. Потому и копает так решительно и целеустремленно. Эта сила и сломала хребет Кружилину…
— Тут ты загнул, — Степанцов вяло покачал головой. Он явно был не в настроении.
— Нет. Кружилин столкнулся с ним около восьми. А через час какие-то люди доставили его в травматологию, на другой конец города. Такого можно достигнуть только при хорошей организации. Очень хорошей! И, наконец, он записывает нас на магнитофон. Вас, во всяком случае, точно!
— Откуда знаешь? — прокурор приподнял бровь, хотя взгляда не поднял, так и буравил полированную поверхность стола.
— Лопатко рассказала. Она видела диктофон у него в кармане.
— И что?
— По-моему, все ясно.
Степанцов глубоко вздохнул.
— Ты еще не все знаешь. Этой ночью его пытались убить. Пришли домой, стреляли.
Он отбился, ранил нападающего…
— Это только подтверждает, что он работает на Контору. Однозначно. Иначе пушку бы ему никто не выдал.
Степанцов вздохнул еще раз. Он оказался в эпицентре явной уголовщины. И это ему совсем не нравилось. Одно дело — умные «консультации», легкая волокита, когда надо, или сверхоперативность — тоже когда надо. Можно арестовать человека, а можно оставить на свободе, можно направить в суд, а можно прекратить дело. Это кабинетные игры, возможности, вытекающие из должности. К ним все привыкли. А вот покушение на следователя, стрельба у него дома — совсем другое дело… Тем более что спасся он вопреки воле своего начальника, отказавшего ему в оружии. И если сейчас стоящая за мальчишкой сила зацепится за этот факт, то получится, что он, Степанцов, сделал все для того, чтобы Петровского убили! И остался тот в живых супротив воли своего прокурора!
Хулио обхватил ладонями затылок.
— Ладно, иди пока… Голова разболелась, видно, давление…
Когда Курбатов направлялся к себе, то обратил внимание на небрежно одетую женщину, изучавшую список сотрудников и часы приема.
— Что вы хотите? — по-хозяйски спросил важняк.
Женщина повернулась, и он пожалел, что ее затронул. Решительно сжатые губы, горящий верой в справедливость взгляд. Правдоискательница! Уйма убитого времени и никакой отдачи.
— Пожаловаться хочу… Меня… В общем, он майор КГБ. Вы такие жалобы принимаете?
— Принимаем, — Курбатов сразу же изменил свое мнение, и тон его стал любезным.
Когда появлялась возможность получить на кого-то компромат, он никогда ее не упускал. И чем значительнее было скомпрометированное лицо, тем охотнее он это делал.
— Конечно же, принимаем! Мы защищаем права граждан, невзирая на чины и звания.
Заходите ко мне, сейчас во всем разберемся. Вас как зовут?
— Виктория Петровна, — ответила подавальщица пельменной и всхлипнула.
Через полтора часа в кабинете Агеева зазвонил телефон.
— Здравствуйте, Валентин Петрович, — прозвучал в трубке солидный баритон. — Прокуратура города, старший следователь по особо важным делам Курбатов…
«Откуда он узнал мой номер?» — раздраженно подумал Агеев. Правила конспирации не делали исключений для прокуратуры. Максимум, что там могли узнать — телефон дежурного. Но прокуратура — это одно, а старший следователь Курбатов — совсем другое. Впрочем, майор Агеев этого еще не знал. Он подумал, что прокурорский чиновник тоже хочет проконсультироваться по поводу подследственности какого-нибудь дела. Но момент выбран явно неудачно: Агеев уже собирал бумаги, и настроение у него было совершенно не рабочим.
— У меня только что была гражданка Тимощенко Виктория Петровна, — продолжал баритон. — И оставила заявление…
«Какая Тимощенко? Что он плетет? Какое мне дело до того, кто у него был?» Майор начал закипать и уже стал подбирать слова, чтобы вежливо отшить непрошеного собеседника.
— По поводу которого вам следовало бы зайти ко мне… — баритон был твердым и официальным, до шершавости, даже в ухе заломило. — Второй этаж, кабинет четыре.
«Да он что, с ума сошел?!»
И тут же в мозгу что-то щелкнуло. Невиданное нахальство неизвестного следователя подняло заслонку, отделяющую служебную часть сознания от личной. И из темной глубины последней выплыла фигурка сидящей на козе голой Вики с обвисшими треугольными грудями, напоминающими клапаны почтовых конвертов. А потом картинками из диаскопа замелькали кадры: голая Вика раскинулась на незастеленном служебном диване, она же на простыне в положении «локти-колени», она же сидит на полу с ожидающе приоткрытым ртом, она же… Усилием воли Агеев прервал демонстрацию, но на экран памяти выплыл и не желал исчезать последний, драматический кадр: Вика, обернувшаяся на пороге с мстительно поджатыми губами и ненавидящим взглядом.
И сразу все переменилось. Агеев уже не был майором госбезопасности, которого навязчивый чиновник отвлекает от сборов в командировку. Он превратился в нашкодившего мужичонку, призываемого городской прокуратурой к ответу. Приоритеты изменили места: командировка отодвинулась на второй план, а на
