после того, как принимала его у себя в доме, угощала, пила за здоровье.
— Точно покажут дачу-то?
— Конечно, дедушка, не сомневайтесь.
Неприятно, но не смертельно. Надежда переживет это так же, как пережила все происшедшее ранее. Будет спокойно спать, открыто смотреть в глаза соседям, сослуживцам. Они-то ничего не знают, а значит, ничего и не было. Правда, остается еще свое собственное знание, его не выбросить, не вытравить, не убить. Тяжкий грех на душе — крест на всю жизнь…
Но с собой можно договориться, оправдаться, найти какие-то смягчающие обстоятельства. Дескать, трудно было, тяжко, а я решилась, чтобы дом спасти, семью уберечь… Благородство сплошное, и только. Она и действительно оберегает сейчас свой чистенький, аккуратный домик, хельгу с дорогими сервизами, свои модные сапожки, содержимое тяжелых шифоньеров, спрятанные где-то кровавые тридцать четыре тысячи, своего мужа-убийцу и своего деверя-убийцу. Каждый человек имеет за спиной что-то свое, что он любит, ценит и готов защищать любой ценой. Любой. Что тут жизнь какого-то чужого старого придурка, который сам виноват, поскольку узнал что не следовало и влез куда не надо!
— А вот как раз такси, — обрадованно закричала Надежда. — Скажите шоферу: дачный поселок, а там пятый участок спросите. Деньги есть или, может, дать?
— Есть, дочка, спасибо, — растроганно поблагодарил дед Макогонова. — Дай Бог, еще свидимся.
У Надежды дернулась щека, но улыбка осталась — ненатуральная, будто нарисованная.
«Обязательно свидимся, сучка», — подумал Старик, останавливая медленно катящее по улице такси.
— Дачный поселок! — нарочно громко сказал он водителю, садясь на переднее сиденье, и обернулся посмотреть, слышала ли Надежда, ведь ей, очевидно, нужно сообщить родственникам, что все идет по плану…
Но женщина не вышла на улицу, зеленая калитка плотно закрылась. Наверняка смотрит сквозь щели забора, дожидаясь того момента, чтобы броситься к телефону.
«Нам тоже встретится телефон», — удовлетворенно подумал Старик, чувствуя, как проходит сковывавшее его напряжение.
Один звонок — и операция вступит в завершающую фазу. Они зря предоставили опьяневшему деду эту кратковременную свободу действий.
«Возле главпочты остановимся», — хотел сказать он, но не успел: на краю тротуара с поднятой рукой стоял человек.
— Возьмем попутчика?
Не дожидаясь ответа, таксист тормознул, и потрясенный Старик, как сквозь вату, услышал отрепетированный диалог:
— На Дачный поселок не довезете?
— Садись, в самую точку попал, как раз туда едем…
Нет, бандиты не оставили ему свободы действий. Потому что когда водитель, задавая необязательный вопрос, первый раз повернулся лицом, он понял: за рулем такси — Николай Толстошеев. Старик видел только фото, к тому же тот отпустил бороду, нахлобучив кепку на правый глаз, надел темные очки, и все же Старик узнал его безошибочно. Так же как «проголосовавшего» человека, ловко прыгнувшего на заднее сиденье, прямо ему за спину.
— На миг он потерял самообладание: слишком неожиданно обернулось дело, да еще в тот момент, когда, казалось, опасность позади. Но те мгновения, которые понадобились, чтобы прийти в норму, естественно вписывались в заторможенность реакции пьяного, поэтому вопрос деда Макогонова хотя и прозвучал с опозданием, подозрений у братьев не вызвал.
— Так вы тоже на Дачный едете? Мне там пятый участок нужен, не покажете?
— Покажу, дед, не бойся, и пятый, и сорок пятый, — натужно хохотнул сзади Владимир Толстошеев, но веселого тона не вышло, и он, поперхнувшись, замолчал.
— Внук загулял с друзьями на даче, вот и еду искать, — словоохотливо пояснил дед Макогонова водителю. — А где тот участок — Бог его знает…
Николай Толстошеев смотрел прямо перед собой, из-под фуражки выбегали и стекали по щеке крупные капли пота.
— Хорошо, провожатый нашелся, — дед Макогонова дружелюбно обернулся к Владимиру Толстошееву, — теперь небось не заблудимся.
В машине было нежарко, но Владимир тоже потел и вытирал лицо ладонью.
Конечно, и им неприятно, хотя и успокаивают себя, дескать, дед сам виноват, встал поперек дороги, надо спасать все.
А собственно, что «все»? Лодку или мотоцикл, которые можно купить, не привлекая излишнего внимания, и не особенно нужные в силу лени и устойчивых стереотипов проведения свободного времени? Атрибуты «зажиточной» жизни, важные для Надежды, но в общем-то малоинтересные им самим?
Что «все»? Деньги, отобранные у инкассаторов, большие деньги, распорядиться которыми им не хватит фантазии потому, что интересы убоги, а потребности примитивны и ограниченны? Ну, ежедневная доза дешевого портвейна, который в силу многолетней привычки уже не заменить более благородным напитком. Ну, третьеразрядные рестораны с несвежей икрой, разбавленным, заказанным для «шика» коньяком, показной угодливостью и беспардонным обсчетом официантов, потасканными девицами и сопутствующей возможностью заполучить ущерб для здоровья. Ну, пара-тройка нетрезвых летних месяцев, карты на пляже, гоготанье да дурацкая возня в воде, вечерние бары, выяснение отношений в подворотне, те же девицы с той же опасностью… Что еще? Все, точка!
И ради этого инкассатор. Валька, теперь не в меру бойкий дедок, ради этого постоянный страх, ухищрения, ночные кошмары, ожидание неминуемой, уж будьте уверены, расплаты — да в своем ли вы уме?
В своем. Вы считаете себя хитрыми и умными, удачливыми и смелыми, хотя сейчас, перед очередным преступлением, трусливо потеете…
Старик успокоился окончательно.
Такси вырвалось за город, на шоссе, ведущее к дачным участкам. Сзади машин не было. Знали ребята из группы наблюдения Старика или нет, они зафиксировали факт посещения дома Толстошеевых — и только. Если бы его страховал Крылов…
Ладно, к делу. Такси угнано недавно, какой-то ротозей пошел обедать и, наверное, только хватился пропажи, пока решится заявить — пройдет еще время, значит, рассчитывать на заслоны не приходится. Братья в летней одежде, автомат под ней не спрячешь, пистолет — тоже, разве что в машине, но скорее всего ножи — хватит для ничего не подозревающего пьяненького дедка, с лихвой хватит…
«Ой ли?» — усмехнулся про себя Старик, вспомнив похожую ситуацию, в которую ему довелось попасть почти сорок лет назад. «Опель-Адмирал» осторожно катился по узкой лесной дороге, он так же сидел впереди, рядом с рыжим Вилли — шофером и телохранителем майора Ганшке, сам майор развалился на заднем сиденье, возле него бдительно нес службу чрезвычайно исполнительный адъютант, не выпускавший из рук портфеля, который был нужен Старику больше, чем все пассажиры машины вместе взятые.
Этот участок леса полностью контролировался немцами, и во всей колонне только Старик знал, что через несколько минут на повороте, возле высокой сосны, идущий впереди бронетранспортер подорвется на мине, в замыкавший колонну грузовик с солдатами полетят гранаты и автоматные очереди, а штабная легковушка останется невидимой, за нее отвечает он сам, и надо опасаться Вилли с его чудовищной силой и мгновенной реакцией, да и Ганшке быстр и решителен, а у адъютанта всегда в кармане взведенный «вальтер».
Старик предельно сконцентрировался и, не поворачивая головы, увидел весь салон «Опель-Адмирала», себя, считающего метры до поворота, управляя со стороны, сунул собственную руку за отворот шинели и срастил ее с ребристой рукояткой готового к бою «люгера».
Старик еще раз усмехнулся.
Как бы повели себя потеющие Толстошеевы, если бы узнали, что перед ними не беззащитный хмельной, ничего не подозревающий дедок, а сотрудник уголовного розыска, вооруженный и готовый к отпору, сумевший в давнем военном лесу за несколько секунд перестрелять трех матерых гитлеровцев?
