про себя. Лучше, наверное, вслух. Сейчас…
Я на секунду отпустил Ларину руку, чтобы заглянуть в шпаргалку. Слова, повторенные сотню раз за ночь, куда-то улетучились из памяти.
— Здравствуйте, — шепнула на ухо Лара, и я с благодарностью пожал ее руку.
— Здравствуйте. Ну, повторяйте же.
— Здра-а-авствуйте…
Ответ вышел нестройным, как у младшеклассников после летних каникул.
— Если вы меня сейчас слышите, значит, вы один из нас, — продолжил я. — Я называю нас операторами односторонней связи. Кто-то, возможно, по-другому.
— Божьи уши, — сказала Лизавета.
— Что?
— Мы слышим слова, адресованные Ему, значит, мы — Божьи уши.
— Хорошо. Давайте не отвлекаться. На чем я остановился?
— Начни с начала, — подсказала баба Глаша.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Здравствуйте!!! — ответило девять голосов, на этот раз более слаженно.
Кажется, они начали понимать, зачем их подняли в такую рань и увезли в такую даль.
— Если вы меня сейчас слышите, значит, вы один из нас. Эту фразу повторили дважды: сначала мои спутники, а следом за ними — эхо, отразившееся от стен музея.
К моменту окончания речи я испытывал одновременно полный упадок сил и мощный эмоциональный подъем. Что бы ни вышло из нашей затеи, мы хотя бы попытались. Оставалось только ждать.
Правда, ждать было труднее всего.
Мы стояли, глазели по сторонам, пытались о чем-то разговаривать, но минут через десять снова без чьей-либо команды собрались в круг.
— Давайте-ка еще разок, — сказала баба Глаша, и мы взялись за руки.
— Я сотни раз пропускал через себя чужую боль и страх…
— Мы сотни раз пропускали через себя чужую боль и страх…
— Позвольте мне хоть раз поделиться моими собственными…
— Позвольте нам…
Во второй раз у нас получилось лучше. Я чувствовал: мои спутники не просто повторяют мои слова, но прогоняют их через сердце, через собственный жизненный опыт, через годы вынужденного одиночества. Все-таки между нами очень много общего. Куда больше, чем между обычными людьми.
— И если ты устал от этой жизни так же, как я, — приходи. Я жду тебя прямо сейчас. В парке Победы. На Поклонной горе. Возле стелы.
— Мы ждем тебя…
Есть такой способ избавления от икоты: нужно сделать полный выдох. Потом еще один. И еще. Вдыхать между выдохами нельзя. Вот таким я себя и чувствовал — полностью выдохшимся — после нашего группового сеанса обратной связи. Я выпустил наружу все, что очень долго копилось внутри, и теперь мог только сидеть на каменной ступеньке и смотреть на выход из метро.
Иногда оттуда появлялись люди, но, к сожалению, по большей части с роликами или скейтами. Потом одна пара, пожилой мужчина и девушка лет двадцати, по всей видимости, внучка, направились прямо к нам — только для того, чтобы возложить букет к ногам богини победы.
Лара стояла рядом, она обнимала меня за плечи и говорила:
— Дай им время. Им же нужно сюда добраться.
А я думал, что все бессмысленно. Что я только зря взбаламутил столько народу. И как мне теперь смотреть им в глаза?
Божьи уши? К этим бы ушам — хоть капельку Его могущества.
Часовая стрелка перевалила за десять.
— Может, попробуем еще раз? — предложила Лара, и я, опершись на ее руку, попытался подняться с каменной ступеньки.
В этот момент меня окликнули сзади.
— Простите, это вы? Это вы меня звали?
Я обернулся и увидел женщину неопределенного возраста с лицом вечной учительницы и очень выразительными глазами. Ее глаза говорили больше, чем слова.
— Я не сразу решилась, но потом подумала: раз вы зовете, надо ехать. Я приехала бы быстрее, но автобуса долго не было.
Вот так. Я ждал ее из метро, а она приехала на автобусе.
— Здравствуйте, — только и смог сказать я.
Она улыбнулась.
— Мы уже здоровались.
— Эй! — позвал я и замахал руками, как ветряная мельница. — Эй! Смотрите, кто пришел!
Вторым явился депутат. Он был в черном костюме-тройке, с трехцветным значком на лацкане. Только когда он подошел пилотную и протянул руку для пожатия, я заметил, что рукав пиджака в одном месте протерт насквозь, а на значке вместо «Депутат чего-то там» написано «Коми-Пермяцкий округ».
— Степан Геннадьевич, — представился «депутат». — А это… — он скосил глаза на значок, — я для милиции ношу. Если близко не подходить, то они и не трогают.
— Очень, — растерянно пробормотал я. — Очень приятно.
Когда нас набралось пятнадцать, мы снова взялись за руки и повторили наш призыв. Теперь — с воодушевлением. Точно зная, что все не зря.
Она пришла где-то в третьем десятке, ближе к концу. Я уже не считал, только улыбался, как идиот. Не думал, что придет так много.
— Смотри, Она, — сказала Лара, и я кивнул, чувствуя, как с души падает тяжкий груз.
Баба Глаша за спиной ахнула:
— Малолетка!
Белый пуховик, косички и очки. За очками — слезы. Да каждый второй, приходя к нам, плакал. Вместо «Здравствуйте» сказала:
— Простите меня. Я не знала, что делаю вам больно. — И неожиданно уткнулась лицом в мое плечо.
— Ничего. — Я осторожно погладил ее косички. — Теперь все будет хорошо.
— Я думала, я одна такая.
— Ну что ты. Нас много. Видишь, как нас много? Теперь мы тебя не потеряем.
— Правда?
— Правда, правда. Мы нашли бы тебя раньше, если бы знали о тебе хоть что-нибудь. Кто ты — Таня, Лена?
— Аня. Меня зовут Аня. — Она посмотрела на меня поверх очков. — А вас как зовут?
Я открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент Лара дернула меня за рукав и очень тихо сказала:
— Извините, что прерываю. Кажется, у меня начинаются схватки.
— О ч-черт! — простонал я. — То есть… Хорошо, что мы не отпустили маршрутку. Постой, постой! Я хотел сказать… — Я поднял глаза к прозрачному октябрьскому небу. — Эта осень никогда не кончится!
Николай Горнов
Зародыш
Туманная осень, когда появился на свет будущий гений финансового рынка Ромка Берёзкин, выдалась еще и на редкость холодной, а в сентябре отмечались первые заморозки даже в относительно южном Волгограде, куда на седьмом месяце трудной беременности приехала из своего северного Усть-Кута мать
