– Пожалуй, вы правы, – согласился сэр Джозеф и сменил тему: – Бедняга Кристиан!
– Вы знали его, сэр?
– Довольно близко, – кивнул он.
– Он был моим хорошим другом, – сказал я. – Видит Бог, у него были основания так поступить.
– Несомненно. А вообще-то странно, мне казалось, что они с Блаем друзья.
– Уверен, что капитан Блай тоже так думал… Меня ждет печальное поручение; я обещал Кристиану повидаться с его матерью.
– Его родители – достойные люди. Они живут в Камберленде.
– Да, сэр, я знаю.
Сэр Джозеф свернул карту. Я посмотрел на высокие часы, стоявшие у стены:
– Мне пора домой, сэр.
– Да, мой мальчик, пора спать. Но прежде чем ты уйдешь, выслушай меня. Я от всей души советую тебе обдумать предложение капитана Монтагью. Сейчас у тебя тяжело на душе, но это пройдет. Мы с Монтагью уже не молоды и знаем этот грустный старый мир лучше тебя. Лучше бы тебе отказаться от мысли осесть на Таити.
– Я обдумаю это, сэр.
День за днем я откладывал поездку в Уитиком. Я боялся покинуть тихий старый дом мистера Эрскина и уехал лишь после того, как навестил в Камберленде мать Кристиана. О разговоре с нею я лучше промолчу.
Промозглым зимним вечером я вылез в Таунтоне из кареты прямо под моросящий дождь и сразу увидел наш экипаж. Старый кучер умер, на козлах сидел его сын, соучастник множества моих детских проделок. Я сел в экипаж, и мы тронулись по грязной, изрытой колесами, плохо освещенной улице.
Дождь все моросил и моросил, лошади бежали по лужам, замедляя ход, когда дорога шла в гору. Устав от долгого путешествия из Лондона, я задремал, а когда проснулся, под колесами уже скрипел гравий аллеи, вдали же виднелись огни дома. На секунду мне показалось, что прошедших пяти лет будто и не было, будто я спешу домой из школы на рождественские каникулы, а матушка прислушивается, не едет ли экипаж.
На крыльце стояла Тэкер, рядом с нею – дворецкий и остальные слуги, показавшиеся мне одинокими и несчастными. Никогда, кроме этого вечера, я не видел слез на глазах у Тэкер.
Несколько минут спустя я сидел в высокой столовой, полной теней и воспоминаний. В желтом свете свечей старый дворецкий бесшумно наполнял мой стакан и менял кушанья, которые я ел, не чувствуя вкуса. Когда я был маленьким, по воскресеньям мне разрешали здесь обедать, а в другие дни я приходил сюда пожелать спокойной ночи родителям и шел спать с пригоршней изюма или инжира. Здесь я обедал с матушкой после смерти отца, здесь в тот памятный вечер мы принимали капитана Блая.
Из-за западных ветров с Атлантики декабрь выдался теплым и дождливым, и я часто гулял по грязным тропинкам; дождевые капли падали мне на лицо, в безлистых деревьях стонал ветер. Медленно, почти незаметно я менялся; мне становилось все яснее, что мои корни скрыты глубоко в этой земле. Теани, наш ребенок, южные моря – все это постепенно меркло в моей памяти, словно красивый полузабытый сон. Настоящая жизнь была здесь, в Уитикоме, среди домов наших арендаторов. И прочные стены нашего старого дома, порядок, который в нем до сих пор сохранился, несмотря на утраты и невзгоды, вернули мне уверенность, что эту неразрывность поколений я должен сохранить. Мало-помалу горечь из моей души улетучивалась.
К концу месяца я принял решение. В то время оно стоило мне дорого, но я до сих пор об этом не жалею. Я написал капитану Монтагью и сообщил, что согласен поступить к нему на корабль. То же я написал и сэру Джозефу. Через два дня пасмурным безветренным утром я стоял у крыльца и ждал экипаж, который должен был отвезти меня в Таунтон. Бристольский канал лежал блестящей стальной лентой под низкими тучами, воздух был так тих, что я слышал крики грачей вдали. Две рыбачьи лодки медленно двигались в сторону океана; их паруса безжизненно повисли, и рыбаки ворочали длинными веслами. Некоторое время я наблюдал за ними, как вдруг услышал голос Тома, покрикивающего на лошадей, и скрип колес по гравию.
Эпилог
Я поступил на корабль капитана Монтагью в январе 1793 года, а через месяц началась война – один из самых бурных и опасных периодов в истории английского флота, достигший своей высшей точки через двенадцать лет, когда у берегов Испании разыгралось грандиозное морское сражение. Я имел честь сражаться с голландцами при Кампердауне, с датчанами при Копенгагене, с испанцами и французами при Трафальгаре; после этой славной битвы мне пожаловали чин капитана.
Во время войны я не раз мечтал о том, как после заключения мира обоснуюсь на островах Тихого океана, однако морскому офицеру в военное время предаваться мечтам особенно некогда, и по мере того как шли годы, мое желание вернуться в южные моря становилось все менее острым и боль пережитого понемногу утихала. Моя мечта сбылась только летом 1809 года, когда меня назначили командовать небольшим тридцатидвухпушечным фрегатом «Курьез», захваченным у французов. Я получил приказ идти в Порт-Джексон в Австралии, а оттуда в Вальпараисо с заходом по пути на Таити. В августе мы вышли из Спитхеда, а в феврале 1810 года были уже в Порт-Джексоне. Проведя там некоторое время, мы снова вышли в море, и ранним утром в начале апреля на горизонте показался Таити. Однако когда мы подошли ближе, ветер сменился на восточный, поэтому в бухту Матаваи мы вошли далеко не сразу. Мой лейтенант мистер Кобден, по-видимому, догадывался, что происходит у меня в душе, поэтому они со штурманом старались не отвлекать меня по пустякам, пока мы маневрировали. Когда показался мыс Венеры, воспоминания нахлынули на меня. Вон там, недалеко, устье реки, где я впервые встретил Теани. Теперь мне было всего сорок лет, однако я чувствовал себя стариком, зажившимся на этом свете. Мне казалось, что с тех пор, как я в последний раз видел эти места, прошли века. Я страшился вновь оказаться на этом берегу.
Когда мы бросили якорь, ни одного каноэ не подошло к кораблю. На берегу стояли несколько человек, лениво смотревших на нас, а там, где раньше под кронами деревьев вплотную друг к другу стояли десятки туземных хижин, теперь виднелась лишь одна.
Примерно за час до заката наша шлюпка высадила меня неподалеку от места, где когда-то стояла хижина Ити-Ити. Я приказал гребцам подождать, а сам двинулся в глубь острова. Вокруг не было видно ни одной живой души; от дома Ити-Ити я не нашел и следа. По дороге к излучине реки, где я встретил когда-то
