призвать по своей воле. Надо торопиться к отцу, это верно; но все же не следует торопиться, как будто ее неподобающим образом учили искусству ли.
– Тебе придется сделать это, – сказала Ива, прикрывая зеленые глаза длинными ресницами; в глазах словно мелькали озорные искорки. Если бы она была обычной обитательницей внутреннего двора, девушка испытывала бы неловкость в присутствии Ивы. Но они стали сестрами с того мгновения, как увидели друг друга.
– Сегодня твой почтенный отец принял вестника из Шаньана. – Ива стягивала тяжелое платье для верховой езды с худого тела госпожи.
Серебряная Снежинка кивнула и ступила в ароматную от трав воду ванны. По крайней мере охота принесла хорошее мясо для пира. Она должна побыстрее выкупаться и переодеться, потом поторопиться на кухню и в пиршественный зал, чтобы проверить, все ли достойно дома вельможи, даже находящегося в немилости.
– Посол привез приказ императора, – продолжала Ива.
– Об этом я догадалась, – ответила Серебряная Снежинка, смачивая горячей водой свое обветренное лицо. Ива тем временем приготовила ароматное масло. Должно быть, событие действительно исключительное, если Ива и старая нянька согласились истратить немного драгоценных маминых благовоний. Освежившаяся и расслабившаяся, девушка спросила:
– Откуда ты это знаешь?
– От своих сестер, – прошептала Ива. Улыбка обнажила ее белые зубы, служанка быстро дернула головой и шеей. И на мгновение стала очень похожа на зверя, с которым общалась во дворе. Серебряная Снежинка встала, и Ива одела на нее согретое платье. Бояться Ивы невозможно. Если она умеет превращать слухи в развлечение своей хозяйки, тем лучше. Если дружит с животными, что с того? Это хороший дар.
Сама Серебряная Снежинка, выезжая из дома, всегда замечала с любопытством наблюдающих за ней зверьков. И, в свою очередь, всегда думала, на кого охотиться.
– Что сказала тебе сестра? – Серебряная Снежинка повернулась, чтобы служанке было удобней расчесывать ее длинные черные волосы, совершенно прямые, в отличие от рыжих и вьющихся волос Ивы. Девушка смотрела в зеркало, которое держала перед ней Ива, – отлично отполированный серебряный диск, вдоль края которого вырезаны пожелания удачи. Этот блестящий лунный диск был единственной вещью, которую принесла Ива из своей прежней жизни в дом Серебряной Снежинки; служанка высоко ценила его.
На мгновение комната за ней, маленькая, убогая, но такая знакомая и привычная, дрогнула, поглощенная видением обширных просторов и войлочных юрт; порыв ветра донес голоса работающих женщин. Девушка мигнула и снова увидела госпожу из народа хань, с кремовой кожей, с большими, глубоко посаженными миндалевидными глазами, с бровями, которые не нужно выдергивать, чтобы придать им форму крыльев мотылька, и с крошечным алым ротиком. Серебряная Снежинка покачала головой, удивленная собственным женским тщеславием.
– Мы слышали, – Ива укладывала зеркало в защитный шелковый футляр, – что умерла возлюбленная первая наложница Сына Неба.
Осторожно одеваясь, Серебряная Снежинка кивнула. Каждый раз она боялась порвать старинный тонкий шелк, порвать так, что невозможно будет починить. Даже здесь, на далеком севере, оплакивали высокопочитаемую госпожу, которая была так храбра, что однажды, когда вырвался из клетки тигр, встала перед императором и защищала его своим телом, пока зверя снова не загнали в клетку. Она тогда сказала всем, что его жизнь драгоценнее, чем ее, а ее жизнь вся посвящена ему.
– Разве не рассказал торговец мехами, который приезжал прошлым месяцем, – продолжала Ива, – что на время траура Сын Неба отослал всех женщин по домам? Хотя все министры и поэты воспевали глубину траура императора, для купцов это было тяжелым испытанием. Они не могли больше предлагать шелка и меха живущим за ширмами феникса.
Конечно, правда, подумала Серебряная Снежинка: когда некому продавать шелк, драгоценности и украшения, некому предлагать изысканные блюда, продавцы страдают. Конечно. Но я сама бедна, думала она. Что необычного в бедности? И праведный человек не должен расстраиваться, даже если его чашка для риса почти пуста. Она знала, что говорил об этом Конфуций. Разве спокойствие и серьезность отца, несмотря на раны и плен, несмотря на бедность и бесчестье, не доказывали правильность такого отношения?
– А знаешь, – прошептала ей на ухо Ива: Серебряная Снежинка знала, что ухо у нее такое же розовое и тонкое, как раковины, которые привозят с далекого моря, – что Сын Неба написал стихотворение о госпоже, прежде чем призвать своих колдунов?
В старинной лакированной шкатулке, перед которой села Серебряная Снежинка, звякнул браслет из древнего белого нефрита. Слова служанки вызвали дрожь сильней, чем от зимнего ветра.
– Император призвал колдунов? – выдохнула девушка. – Быстрей двигайся! Я и так слишком задержалась.
– Прошу прощения, старшая сестра, – сказала Ива, – но я предпочитаю задержаться, чем позволить страдать твоим легким. Моя пятой степени родства сестра в меху, – Ива снова улыбнулась и снова показалась хозяйке настоящей лисой, – сидела во дворе императора в Шаньане и слышала, как он говорил:
– Не слышен больше шелест шелка юбки.
На мраморном полу осела пыль.
В ее пустом покое лишь холод и подвижность.
Опавшая листва осталась на полу.
Тоскуя о любимой госпоже, Как успокоить мне больное сердце?
Серебряная Снежинка повторила глубокий вздох Ивы.
– Прекрасные стихи, – выдохнула она, – и такие печальные. Но зачем он призвал колдунов?
– Чтобы вернуть ее. – Одна из ровных рыжеватых бровей Ивы – это несовершенство ни один император
