она. – Сумеешь притвориться больной или тебе опять нужно по-настоящему прихворнуть?
Эльфрида вздохнула, чувствуя, как бремя ответственности Адель снова опустилось на ее плечи.
– Придется притвориться, – ответила она. – Я не захватила с собой тех ягод. Но, думаю, он не заметит притворства.
– Отлично, – сказала Верит. – Сколько времени тебе понадобится, чтобы устроить все как надо? Я задержала его на ужин – приняла у себя и заняла разговором, но долго продержать его у себя не смогу.
У нее был озабоченный вид, даже слегка измученный. Хотя она уже много лет была первосвященницей, и за долгие годы не раз ей приходилось общаться с сильными мира сего и бывать в трудных ситуациях, похоже, к этому разговору она не была готова.
«И я тоже».
Эльфрида нахмурилась, прикидывая, сколько ей потребуется времени на преображение.
– Задержи, насколько сможешь. Мне надо грим наложить, а моя коробочка с косметикой спрятана в том конце подземного хода, что ближе к дворцу. Вспомни – это ты настояла на том, чтобы Адель осталась в живых. К этому я не готовилась. Но я буду готова самое долгое, когда свеча догорит наполовину.
Верит кивнула, лицо ее слегка просветлело.
– Не так плохо, как я думала. Я предупрежу лекаря, чтобы ожидал тебя. Вернешься через часовню. Там верные люди. – Она поспешила прочь к лазарету, чтобы предупредить смотрителя о розыгрыше. А Эльфрида побежала к подземному ходу, чувствуя, как от напряжения сводит лопатки.
Она как можно быстрее добралась до дворца, зажгла лампу, схватила самое роскошное спальное одеяние и коробочку с косметикой, завернула все в черную шаль.
«Ненавижу Адель».
С лампой в руке и с мыслью перенести свою одежду и столик поближе к часовне, как только выпадет возможность, она вернулась в Храм. Загасила лампу прямо у часовни. Сверток показался неожиданно тяжелым – или это снова бремя ответственности? Вход в часовню был за одной из парных колонн, установленных впритык к стене по обе стороны алтаря. В подземном ходе перед потайным входом висели на стене четыре храмовых одеяния разного цвета – по одному каждого Ордена.
В часовне делали вид, что предаются медитации двое – мужчина в красной рясе и женщина в коричневой. Эльфрида узнала обоих – брат Фиделис, с которым сестре Эльфриде приходилось несколько раз работать, а женщина была как раз той, чью проповедь она недавно вспоминала. К несчастью, она все никак не могла припомнить ее имя. Это смутно беспокоило ее. Может, ее разум ослабевает, и она повсюду видит опасность?
«Нет, это всего лишь от напряжения, да и слышала ее имя я всего один раз. Да-да, так».
Оба оторвались от своих молитв на краткое время, достаточное, чтобы узнать сестру Эльфриду. Брат Фиделис коротко ей кивнул, и оба они снова вернулись к молитвам, более не обращая на нее внимания. Она могла просто-напросто войти через обычную дверь, а не появляться внезапно из стены. Верит умела выбирать людей.
Эльфрида незаметно добралась до лазарета – милостью Богини, подумала она. На самом деле, в длинном каменном коридоре просто не было ни души, хотя обычно в любое время дня тут хоть кто-то да был. Смотритель лазарета охранял дверь, пока она снимала рясу и вместе с тряпками, которые представляли Адель во время ее отсутствия, засовывала ее в сундук. Она быстро нанесла грим, чтобы выглядеть как на пороге смерти, заплела волосы в две рыхлых косы и надела поверх рубахи ночное платье. Заслышав голоса в коридоре, она быстро забралась в постель и сосредоточила усилия на том, чтобы дыхание ее было насколько можно тяжелым. После того как ей пришлось пробежаться до дворца и обратно, это было нетрудно. От этого фарса слишком многое зависит...
Она надеялась, что ее лицо выглядит соответственно. Она много раз поступала так за последние годы. «Переход к роли Адели должен получиться сам собой. Еще вчера я была Аделью, не могла же я забыть все за ночь? Просто я не ожидала, что придется к этому вернуться».
Все это было бы весьма забавно, если бы не опасность.
Вошел смотритель лазарета в сопровождении первосвященницы Верит и принца Леопольда.
– Только ненадолго, – заметил смотритель так твердо и решительно, что и генерал бы вытянулся по стойке «смирно». – Она быстро устает.
И это было так. Внезапно Адель ощутила себя совершенно вымотанной.
«Не спи, не спи. Будь начеку – он не должен ничего заметить». Она протянула трясущуюся руку. В свете свеч она казалась такой хрупкой и прозрачной. Принц взял ее и поцеловал с вежливостью опытного придворного. Адель рассматривала его, не скрывая своего любопытства. В конце концов, чего бояться умирающей старухе?
«Я старуха, я скоро уйду за Покров, и смертные более не потревожат меня. И я занудная бабка, которая режет правду-матку». Первое было видимостью, второе – истинной сутью, и оба образа придавали ей мужества смотреть на него без страха.
Принц Леопольд был прямым человеком. Темноволосый, темноглазый, с грубоватым широкоскулым лицом. В нем не было той суровой мужественной красоты, которой, как говорили, славился его отец. На лбу между бровями залегла складка – словно бы его постоянно тяготила какая-то забота. Тело бойца, не придворного – однако он был не так крепко сложен, как Бальтазар, судя по слухам. Одет он был просто, без знаков его ранга. Хотя ткань его одежды была дорогой, это все же была просто солдатская форма, без всех этих прибамбасов, которыми так любили себя украшать большинство царственных «воителей». Парадная одежда самого Бальтазара была намеренно столь тяжелой от золотой вышивки и галунов, что обычно такую тунику на него надевали аж два оруженосца.
Вроде бы он не слишком походил на отца.
И его лицо было на удивление добрым. Она не ожидала встретить в кругу императора таких людей. Но, конечно же, у единственного сына императора было немного выбора и свободы действий. Наверное, император приказал ему быть в армии – может, чтобы присматривать за ним.
«Может, император и приказал ему проверить, как я тут?»
– Ваше величество, я опечален вашей болезнью, – вежливо произнес он легко угадываемые слова. Однако Адель видела, что он искренен. По своей ли воле, или по приказу он пришел сюда, но он говорил правду. Когда он склонился над ее рукой, он держал ее нежно и столь же осторожно положил на покрывало.
«А он мне нравится, – с изумлением подумала она. – Правда, нравится. Хотелось бы, чтобы кто-то вроде него был и при нашем дворе, вместо этих заносчивых, желторотых самовлюбленных щенков. Такого человека малышка Шелира могла бы уважать».
Она изобразила слабую улыбку.
– Каждого в свой час настигает смерть, ваше высочество, – прошептала она. После нескольких тяжких вздохов продолжала:
– За себя я не опасаюсь.., я страшусь за свой народ и свою семью. Прежде всего, за семью. Я ничего не слышала.., о Лидане и Шелире...
«И это правда, – подумала она. – Я слышала о Матильде и Раймонде».
– Если мне удастся разыскать королеву и принцессу, – твердо сказал он, – я позабочусь, чтобы с ними обращались с должным почтением. Я позабочусь об их безопасности, поскольку королева сама сдала город.
Адель склонила голову. Что-то в его голосе глубоко поразило ее. Он говорил не для нее, но и не с самим собой.., казалось, будто он готовится к тяжелому противостоянию. «Кто хочет захватить Лидану и Шелиру и зачем?» Судя по мрачному виду Леопольда, она опасалась, что это Аполон. Затем она посмотрела ему в глаза, и поняла, что это действительно Аполон.
«Если он этого хочет, то это не к добру для них».
Внезапно она поняла, что больше ей не надо притворяться. Она упала на подушки, едва дыша. Она едва слышала, как смотритель решительно выпроваживает гостей за дверь.
Она так и не поняла – обморок это, или она просто слишком быстро заснула, но первое, что она осознала точно – это теплую руку Верит на своем плече.
Голос первосвященницы был полон тревоги.
