— Я не сделал ровным счетом ничего.

— Все равно спасибо. Покойной ночи. Постарайся уснуть.

Она вышла на балкон, и, пока стена моей гостиной не скрыла ее из виду, я провожал глазами необычайно прямой, стройный силуэт уходящей от меня женщины.

В кровать я лег с ощущением, что не засну никогда. Но уже через мгновение провалился в глубокий, непробудный сон.

А проснулся, когда наступило утро, и разбудили меня мелодичные трели видеофона. Всего один щелчок переключателя, и на экране появилось лицо Мигеля.

— Я посылаю к тебе человека с планом Гебель-Нахара, — сообщил он после короткого приветствия. — Теперь ты здесь сможешь ходить без провожатых. Если готов, завтрак ждет тебя в общем зале.

— Спасибо, — успел ответить я, и экран потух. Явился посыльный с обещанными картами; к этому времени я уже встал и был готов к началу второго дня пребывания в осажденной крепости. Когда я вошел в зал, его единственным обитателем был уже заканчивающий завтракать Ян.

— Садись, — указал он мне на кресло рядом. Я сел и приготовился слушать.

— Исходя из реальной обстановки, — начал он, — я предполагаю, что через двадцать четыре часа, возможно — чуть позже, начнется штурм. Мне хочется, чтобы ты прежде всего тщательно познакомился с системой обороны, в особенности с укреплениями первой линии. Тогда ты сможешь руководить людьми на этих участках или, если возникнет необходимость, возглавить оборону.

— Как ты себе это представляешь? — спросил я.

Ян дождался, когда отправится на кухню получивший мой заказ солдат, и только тогда продолжил:

— Для обороны первой линии будет выведена команда Мигеля, и небольшая горстка останется в резерве. Большинство наших музыкантов, в лучшем случае, держали когда-либо в руках лишь стрелковое оружие, нам же при отражении атаки пехоты потребуется умение обращаться с тяжелым энерговооружением и артиллерией. Я хочу, чтобы ты научил их этому. Мигель знает, кто из них на что способен, и будет тебе помогать. Завтракай, а я расскажу, как, на мой взгляд, поведут атаку мятежники, что от них можно ожидать и, следовательно, каковы должны быть наши вероятные действия.

Принесли завтрак, и вместе с ним я усваивал соображения Яна, почерпнутые как из его собственного опыта, так и из наблюдений Мигеля, и что в коротком пересказе выглядело приблизительно так.

Наступающая армия, раз за разом, волновыми фронтальными атаками, будет накатываться на укрепленный склон, пока не подавит первую линию обороны. План Яна основывался на идее жесткой обороны первой линии, а при невозможности быстрого отхода на вторую — имел в виду непременное уничтожение оставшегося тяжелого вооружения, чтобы оно не могло быть использовано неприятелем. Все начиналось снова на второй линии — и так, шаг за шагом, медленный отход вверх по склону. Наверняка именно такая оборонительная тактика подразумевалась проектировщиками при создании крепости Гебель- Нахар.

Что же могло помешать осуществлению этого плана? Если не все защитники смогут быстро и организованно перейти на вторую линию, естественно будет предположить, что для ее обороны просто не хватит людей, не говоря уже о третьей, четвертой и прочих линиях обороны. И может случиться так, что самую мощную крепостную стену на верхней террасе просто некому будет защищать.

Будь у нас достаточное количество «понюхавших пороху» солдат, не говоря уже о ветеранах-дорсайцах, мы могли бы так организовать оборону, что после громадных потерь наступающие поневоле прекратили бы бесплодные атаки.

Никто из нас не высказал этого соображения вслух, но оба мы отчетливо понимали, что поражение наше неизбежно и единственное, на что мы способны, — это нанести как можно больший урон противнику.

И вот еще что было очевидно и не обсуждалось: чем яростнее будет оборона Гебель-Нахара, тем меньше будет оснований у губернаторов и Уильяма обвинить дорсайских военных в непрофессионализме.

Закончился мой завтрак, а вместе с ним и лекция по тактике обороны.

— Где сейчас Аманда? — спросил я, вставая из-за стола.

— Работает вместе с Падмой... или нужно говорить: Падма работает вместе с ней, — ответил Ян.

— Я не знал, что экзоты изменили своим принципам невмешательства в военные конфликты.

— А он и не участвует. Обычная линия поведения экзотов — делиться знаниями с тем, кому они нужны. И ты это прекрасно знаешь. Они пытаются найти политическое решение проблемы, чтобы репутация дорсайцев не пострадала.

— А твое мнение — реально ли им отыскать такое решение?

Ян пожал плечами.

— Дело в том... — Ян замолчал, бесцельно перебирая разложенные на столе бумаги. — Они рассматривают проблему под несколько другим углом, чем мы, военные, и я не силен в оценке их стратегии, но... мы не должны терять надежды.

— Кстати, у тебя не возникало мысли, что Мигель с его знанием характеров и образа жизни нахарцев может быть им полезен?

— Да. Я говорил об этом и просил Мигеля оказать помощь, если таковая потребуется. Насколько я знаю, пока к нему за советами не обращались.

Ян поднялся, и мы пошли; он — в свой рабочий кабинет, а я — в штаб, заниматься вопросами организации обороны.

Мигеля в штабе не оказалось, тогда дежурный отправил меня на первую террасу, где господин капельмейстер уже начал отработку первых навыков обращения с оружием. Мы потратили на это почти все, утро, но вскоре пришлось прервать занятия, и не потому, что команду уже нечему было учить (как раз наоборот), а потому, что нетренированные солдаты находились на пределе физических сил и бесконечно совершали одну ошибку за другой уже просто по причине усталости.

Скомандовав отбой и отправив своих музыкантов на отдых, Мигель провел меня в свой кабинет, куда дневальный принес бутерброды и кофе.

Покончив с едой, я встал и подошел к стене, где висела так заинтересовавшая меня в первое посещение «ископаемая» волынка.

— Ну и штучка... Ян скромно признался, что кое-как сможет справиться с шотландской волынкой, ну а если мне хочется послушать вот эту, то следует попросить Мигеля.

Мигель смотрел на меня из-за стола и улыбался. Эти утренние часы учений изменили его до неузнаваемости, о чем он сам не догадывался. Он помолодел, повеселел, и, конечно, ему был приятен мой интерес к этому необычному инструменту.

— Она называется gaita gallega. А если точнее — это один из видов gaita gallega — волынки, которую делали в Галисии на планете Земля и которую, пожалуй, можно и сейчас там встретить. Если умеешь играть на шотландской волынке, то справиться с этим инструментом не составляет особого труда. Ян поскромничал или хотел, чтобы я продемонстрировал свои музыкальные способности.

— Наверное, он считает, что у тебя получится гораздо лучше.

— Хорошо... — Мигель снова улыбнулся. — Ну разве что чуть-чуть. — Он встал из-за стола и подошел ко мне. — Ты действительно хочешь ее послушать?

— Очень хочу.

— Тогда выйдем отсюда, — предложил Мигель, снимая инструмент со стены. — Она не предназначена для столь маленькой комнаты.

Мы вернулись на террасу, туда, где совсем недавно отрабатывали боевые приемы и где до поры застыло в молчании грозное оружие. Рядом с ним постоял Мигель в коротком раздумье, и вот уже ремень, прикрепленный к обоим концам басовой трубы, перекинут через плечо, сама труба, словно указующий перст, направлена в небо; губы его обхватили мундштук, пальцы пробежали по отверстиям в сопелке, меха набрали воздух, и он начал играть.

Музыка волынки подобна дорсайскому виски. Или вы не выносите ее, или считаете непревзойденной и ни с чем несравнимой. Я принадлежу к тем, кто находит своеобразную прелесть в этих звуках. Здесь, в Гебель-Нахаре, я понял — почему. Мои предки — не только шотландские горцы; течет в моих жилах немалая толика испанской крови, а вот сейчас я узнал, что полюбившийся инструмент по праву принадлежит и моим испанским предкам.

Вы читаете Потерянный
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату