открою балконную дверь. — Последнюю фразу он произнес на полдороге к окну.
— Спасибо, — поблагодарил я. — А куда исчезли слуги? Они что, тоже все революционеры?
— Вряд ли. — Мигель щелкнул задвижкой замка, впуская в комнату ночную прохладу. — Наверное, просто не захотели, чтобы во время штурма заодно с Конде и им перерезали глотки.
— Уважительная причина, — согласился я.
— Да, понять их можно.
— Сколько сейчас времени? — спросил я. — Так крепко спал, будто наглотался снотворного.
— Скоро полночь.
Я сел в кресло. Слабый свет от расставленных на балконе светильников проникал через окно в гостиную и лишь слегка разгонял темноту.
— Посиди со мной, — попросил я. — Расскажи, как прошел ужин у Конде?
Мигель расположился в кресле напротив.
— К сожалению, мне нужно скоро уходить. Сегодня я единственный, кто может исполнять обязанности дежурного офицера. А вечер у Конде прошел как сладкий сон. Старик так увлекся ухаживанием за Амандой, что на время забыл о необходимости проклинать взбунтовавшуюся армию.
— Ты не знаешь, чем закончилась встреча Аманды с губернаторами? — И я скорее почувствовал, чем увидел, как в сумерках гостиной он неопределенно пожал плечами.
— А что с ними вообще можно было обсуждать? Господа лишь выражали крайнюю озабоченность в связи с уходом армии и требовали заверений, что Кейси и Ян смогут контролировать ситуацию.
— Они уже разъехались?
— Отбыли, на прощание потребовав гарантировать безопасность Конде. И Ян, и Кейси отказали им в этом, но пообещали, что оставшиеся здесь будут защищать Конде, используя все возможные средства.
— Выходит, Аманда зря потратила на них силы и время...
— Пожалуй, нет. Она хотела «почувствовать» их. — Мигель слегка подался вперед. — Ты же знаешь, ей нужно готовить и отправлять домой отчет... Хотя я думаю, что если кто-то и найдет решение, то это будет только Аманда Морган. Она говорит: «Не сомневайтесь, выход есть»... но найдет ли она его за оставшиеся тридцать шесть часов — вот в чем вопрос.
— Ты рассказывал ей о губернаторах? Как я понимаю, ты единственный из ее окружения, кто знает этих господ.
— Да, мы немного поговорили в аэробусе. Потом я ждал, что Аманда позовет меня, но она работала или одна, или с Падмой, или с Яном.
— Ясно, — сказал я. — Могу я помочь? Хочешь, сменю тебя?
— Ян велел тебе передать, чтобы ты хорошенько выспался, потому что завтра понадобишься ему. Я нормально справлюсь с дежурством. — Мигель встал и двинулся к входной двери. — Покойной ночи.
— Покойной ночи, — ответил я.
Острие светового клинка снова скользнуло по ковру, дверь щелкнула, свет исчез, и я остался один в сумраке гостиной.
Я не пошел в спальню, а, подставив лицо свежему ночному ветерку, проникавшему сквозь полуоткрытую балконную дверь, остался сидеть в кресле. Наверное, я задремал, а может, просто задумался и не сразу услышал звуки голосов за балконной дверью. Они доносились не с моей, а с соседней части балкона, левее спальни....
— Да, — произнес мужской голос. Невольно думая о Яне, я и сейчас решил, что голос принадлежит ему. Нет, это был Кейси. Голоса братьев отличались, пожалуй, лишь интонациями.
— Я не знаю... — ответил встревоженный женский голос — голос Аманды Морган.
— Слишком быстро летит время, — снова заговорил Кейси. — Посмотри на нас. А ведь словно еще вчера мы вместе ходили в школу.
— Ты считаешь — пора обзаводиться семьями? А может быть, я никогда этого не сделаю...
— Ты так уверена?
— Конечно нет. — Голос ее стал глуше, словно она отошла от Кейси.
Неожиданно для себя я представил, как он стоит, прижимаясь спиной к стеклу балконной двери, и ее... вот она идет к перилам балкона, сжимает теплыми пальцами холодный металл и смотрит на залитую звездным светом равнину.
— Тогда, может быть, стоит подумать об этом сейчас?
— Нет, — ответила она. — Я знаю... я не хочу этого сейчас.
И снова изменился голос — это она повернулась и скова подошла к нему.
— Может быть, во мне живут тени прошлого? Может быть, дух первой Аманды поселился во мне и решает за меня даже самые простые житейские проблемы?
— Она выходила замуж три раза.
— Но мужья никогда не были в ее жизни главным. О, я знаю, она любила их. Я читала ее письма и воспоминания о ней ее детей. Но она принадлежала всем, а не только своим мужьям и детям. Неужели ты не понимаешь? Я знаю, что такое предназначение ждет меня.
Он молчал, и прошла долгая, томительная пауза, прежде чем снова раздался ее голос:
— Кейси, неужели это так важно?
Наверное, он хотел обратить все в шутку, только мне показалось, что слова даются ему с трудом.
— Так мне кажется, — медленнее, чем обычно, произнес он.
— Но ведь это случилось, когда мы были детьми. С тех пор мы выросли. Ты изменился. Изменилась и я.
— Да.
— Я не нужна тебе, Кейси, я не нужна тебе, — звучал мягкий женский голос. — Все и так любят тебя.
— Могу я поменять? — Опять его шутливый тон. — Всех на одну тебя?
— Не надо, Кейси!
— Ты просишь слишком многое. — Теперь голос его не казался шутливым, но не чувствовалось в нем даже тени упрека. — Пожалуй, мне будет легче просто перестать дышать...
И снова долгое молчание разделило их.
— Почему ты не хочешь понять, что у меня нет выбора? — сказала она. — Выбирать можешь ты, а у меня нет выбора. Мы оба — такие, как есть, и другими уже не будем никогда.
— Да, — согласился он.
На этот раз ее молчание длилось дольше. Они оба застыли, так и не сделав последнего шага друг к другу.
— Да, — наконец произнес он. И на этот раз получилось усталое и медленное «да». — Жизнь не стоит на месте, и все мы, нравится нам это или нет, движемся вместе с этой жизнью.
И только теперь она направилась к нему. Я слышал звуки легких шагов по бетонным плитам балкона.
— Ты переутомился, — сказала она. — Ты и Ян, вы оба переутомились. Пойди отдохни до утра. Все кажется другим при солнечном свете.
— И такое порой бывает. — Снова в его голосе появились шутливые нотки, но я понимал, чего это ему стоит. — Хотя сейчас я не могу поверить в чудодейственную силу этого лекарства...
Они ушли с балкона, а я остался сидеть в кресле, чувствуя, что сон оставил меня. Я сидел и уговаривал себя, что не мог встать, уйти и не слышать их разговора, так, чтобы не выдать своего присутствия. Их слух был так же обострен, как и мой, их ведь тоже учили быть бдительными. Я уговаривал себя и не мог избавиться от отвратительного чувства — я вмешался в чужую жизнь, я оказался там, где мне не следовало быть никогда.
А сейчас уже поздно что-либо изменить, и оставалось сидеть в своем кресле, и уговаривать самого себя, что ты не мог поступить иначе. А отвратительное чувство не исчезало, не внимало уговорам...
Я так погрузился в собственные переживания, что ворвавшийся в мое сознание тревожным сигналом легкий шорох шагов услышал лишь возле самой балконной двери. Я поднял голову — темный женский силуэт вырисовывался в проеме приоткрытой двери.
— Ты все слышал, — раздался тихий голос Аманды.
