САРА ПРИШЛА К ВЫВОДУ, что сидеть в тюрьме очень скучно. Вот уже четыре дня она гостила у месье Талейрана и находила это времяпрепровождение на редкость нудным.
Если бы Сара и вправду была той женщиной, за которую ее принимал Талейран, — изнеженной английской аристократкой, — то она вполне могла бы изрядно пострадать от суровых условий содержания: ее заперли в холодной, скудно обставленной комнате, а весь ее суточный рацион состоял из миски жидкой каши.
Но Саре довелось в свое время пройти куда более суровую школу и довольствоваться гораздо более скудным пропитанием. Она расчесала волосы пальцами, заплела их в две косы и перевязала полосками ткани, оторванными от нижней юбки. Муфту, чепчик и мантилью Сара потеряла еще до того, как очутилась в замке Шато-Руасси, потому она соорудила плащ из одеяла и целыми днями расхаживала по крохотной камере: чтобы согреться и дать нагрузку мышцам. Она сразу же избавилась от корсета — сняла и засунула под матрас, — и теперь ничто не мешало ей двигаться свободно. Правда, ее платье было скроено в соответствии с требованиями моды, с зауженными плечами, но теперь, когда Сара отказалась от корсета, оно сидело достаточно свободно.
Сара предпочла бы иметь в своем распоряжении брюки вроде тех, в которых она отправлялась на охоту, но она решила как-нибудь обойтись без них ее тюремщики не походили на людей, способных из сочувствия к ней выполнить столь странную просьбу. Она никого не видела — не считая служанки, появляющейся дважды в день, — и, пожалуй, была этому только рада: за время их краткого знакомства Джеффри Хайклер произвел на нее впечатление человека, способного на злорадство и прочие неприятные вольности. Особенно если он будет уверен, что все эти вольности сойдут ему с рук.
Однако мистер Хайклер любезно держался где-то вне поля ее зрения, и Сара расхаживала по камере, ела то, что давали, и планировала побег.
Она должна бежать отсюда… и поскорее.
Сара не знала, намеревается ли Уэссекс выкупить ее — хотя от герцога вполне можно было ожидать чего-то в этом духе, с его-то гордостью, — но знала, что ей не следует особенно полагаться на его помощь. Ведь Талейран признался, что не знает, где сейчас можно найти герцога Уэссекского. А раз уж его местонахождение не смогла обнаружить вся французская шпионская сеть, вряд ли это удалось бы Саре Канингхэм, даже если бы она и не сидела в плену. Следовательно, на помощь Уэссекса надеяться не следует.
Но надежда не покидала Сару, поскольку и Джеффри Хайклер, и месье Талейран отнеслись к ней как к обычной женщине, к пешке. Они даже не потрудились обыскать ее — а Сара, когда ее схватили, была с головы до ног одета по последнему слову моды. Корсет из клееного холста, каковой сейчас предписывала мода, был укреплен гибкой проволокой и пластинами из китового уса. Кроме того, при ней остались серебряные шпильки, прежде скреплявшие высокую модную прическу. Этих нехитрых орудий вполне хватит, чтобы справиться с замком. Когда Сару доставили в замок, как раз миновало полнолуние; как только ночи станут достаточно темными, нужно будет начинать действовать.
Осмотрительность Сары была продиктована и другим обстоятельством: чем дольше она будет изображать трусливую, робкую пленницу, тем меньше ее тюремщики будут ожидать сопротивления. Но ей нелегко было переносить томительно долгие дни, лишенные как общества, так и возможности чем-либо заняться. Лишь дисциплина, которой Сара научилась дома, в Америке, среди племени, не позволяла ей доводить себя до изнурения размышлениями о всяческих мучительных вопросах, ответить на которые она не могла, — от местопребывания Уэссекса до судьбы Мириэль.
Погрузившись в грустные мысли, Сара машинально мерила шагами свою небольшую камеру. Внезапно женщина насторожилась. Сара не знала, что именно вырвало ее из размышлений, но когда она застыла, прислушиваясь, то услышала скрежет замка. Сара мгновенно метнулась к кровати, уселась на краешек и понурилась, старательно изображая запуганную пленницу.
Когда дверь отворилась, Сара подняла голову. В коридоре стояло несколько chasseurs,[25] а между ними — белокурый юноша в грязной блузе и брюках. Руки юноши были связаны за спиной, а на окровавленном лице темнело несколько синяков. Но несмотря на все это, юноша продолжал сопротивляться до тех пор, пока тюремщики не швырнули его в камеру и не заперли за ним дверь.
Сара подбежала к нему, но юноша уже и сам попытался подняться на ноги. Веревки на его запястьях были затянуты настолько туго, что кисти рук потемнели от застоявшейся крови. Сара попыталась развязать узлы, но безуспешно; их слишком сильно затянули.
— Подождите, — сказала она. — Я сейчас перережу веревку.
Сара сказала это по-английски; ее матушка, помимо всего прочего, преподавала юным балтиморским леди и французский язык, но Сара была неважной ученицей, и в ее памяти не осталось ничего из этих уроков. Впрочем, похоже было, что незнакомец знает английский: он бросил свои попытки разорвать путы и стоял на коленях на холодном каменном полу, внимательно глядя на Сару.
Еще в первые дни плена Сара украла ложку, которую ей принесли вместе с кашей. Ложка была оловянной (после этой кражи Саре подавали исключительно деревянные ложки), и женщина сразу сообразила, что ее можно будет использовать в качестве орудия или оружия. Отчасти по этой причине, а отчасти потому, что делать было все равно нечего и хотелось как-то развеять скуку, она заточила край ложки до остроты ножа. Теперь же Сара осторожно извлекла наточенную ложку из тайника в матрасе и опустилась на колени рядом с юным пленником.
— Так вы англичанка? — спросил он по-английски. Лишь легкий, едва заметный акцент свидетельствовал, что этот язык не родной ему.
— Американка, — машинально ответила Сара, прежде чем сообразила, что в здешнем странном мире это слово не имеет смысла.
— Вы из Нового Света! — юноша просиял от радости. На миг он даже словно позабыл про плен. — Пожалуйста, расскажите мне о нем, мадемуазель!
— С удовольствием, — отозвалась Сара, примеряясь, как бы половчее перерезать путы. — Но я думаю, нам стоит сперва освободить ваши руки от веревок, — если циркуляция крови не восстановится, вам может прийтись очень плохо.
— Эти трусливые свиньи! — с жаром произнес юноша. — Они боятся одного-единственного человека, словно старые бабы, — а что я могу им сделать, если с детства живу изгнанником в собственной стране? А, ладно! Со мной и так все ясно! Если бы я только знал, что ma petite в безопасности… Она пошла следом за мной на ту встречу, во время которой меня схватили. Как я сразу не догадался, что она последует за мной?
— Да, конечно, — рассеянно произнесла Сара. Она наконец выбрала подходящее место и принялась пилить веревку. Ложка была острой, но при этом мягкой, и Сара не решалась надавить посильнее, поскольку боялась сломать свое непрочное орудие.
— Может, вы что-нибудь слышали о другой пленнице? — продолжал тем временем юноша. — Ее зовут Мириэль. Она англичанка, как и вы, хотя вполне могла бы сойти за мою соотечественницу…
— Мириэль?! — Сара оторвалась от своего занятия и изумленно уставилась на юношу. — Где она? С ней все в порядке?
— Вы ее знаете? — Юноша был удивлен ничуть не меньше Сары. — О, прошу прощения, мадемуазель. Я забыл представиться. Меня зовут Луи. О прочем, я думаю, лучше будет умолчать, если учесть необычные обстоятельства нашего знакомства.
— Меня зовут Сара, — отозвалась молодая женщина.
К ее удивлению, услышав это, Луи рассмеялся, но смех перешел в невольный стон — избитое тело отозвалось болью даже на такое ничтожное движение.
— Тогда вы, должно быть, та самая Сара, о которой беспокоилась моя Мириэль. Я очень рад, что месье Джеффри не расправился с вами.
Они вкратце изложили друг другу свои истории, — хотя Сара чувствовала, что Луи что-то скрывает, — и к тому времени, как они завершили рассказы, Сара справилась с веревкой. Она осторожно распутала ее, а потом принялась растирать затекшие руки юноши, и продолжала до тех пор, пока не убедилась, что в кистях восстановился нормальный ток крови.
Тарелка с едой все еще стояла на столе, а в кувшине осталось немного воды. Сара оторвала лоскут от
