— Мне все равно, — отозвался он.
— Мне не все равно, — грустно сказала она. — Я бы многое отдала за то, чтобы разглядеть их вблизи на экране. Я бы весь город вокруг хотела так рассмотреть. Но я не могу; для этого пришлось бы тебя выпустить.
— Верно, — мрачно ответил он. — Почему ты тогда считаешь, что это лааги?
— Такие существа поднялись к нам на борт в космосе, прежде чем зацепить «ИДруга» и сдвинуть его сюда. С тех пор как мы здесь, только двое или трое таких приходили взглянуть на корабль. Не знаю, были это чиновники или ученые и специалисты, или просто общество лаагов мы не интересуем, но приходили только они.
— Специалисты или начальство, — сказал Джим, — на что угодно спорю. Думаешь, мы бы дали публике облазать лаагский корабль, если бы нам он попался? А у нас-то все точно рванулись бы посмотреть.
— Всегда опасно слишком их очеловечивать, — ответила Мэри. — Мы недостаточно их знаем, чтобы даже гадать, почему они так себя ведут.
— Это не значит, что этого нельзя делать, — сказал он.
Они опять замолчали. Джим молчал потому, что не хотел говорить с ней больше, чем надо; Мэри, скорее всего, знала, что он чувствовал, и не хотела давать ему лишний шанс высказать, что он думал о ней, о генерале и о тех, кто отдавал им приказы. В основном о ней и генерале — может, они и были под давлением, но так или иначе согласились его предать.
Сквонк продолжал обход корабля; Джима заворожило это существо. Он никогда еще не видел, чтобы так тщательно искали то, чего нигде не было. В замкнутой атмосфере корабля, даже чужой атмосфере, грязи было неоткуда собираться. Но сквонк словно под микроскопом обыскивал каждую поверхность корабля, будто убирался в больничной операционной; а истребитель хоть и был компактным, но уголков и закутков в нем хватало.
Даже если пыль не могла попасть на внутренние поверхности корабля, осадок от чужой атмосферы все же оставался. Джим увидел, как сквонк несколько раз шарил под оболочкой одним из щупальцев и вытаскивал голубой стержень сантиметров пятнадцати в длину с губкой на конце. Он тер этой губкой по металлическим поверхностям, и они становились ярче. Потом он убирал голубой стержень на место.
Это было интересно, но еще интереснее было то, что Джим заметил не сразу, — ноги сквонка при необходимости изменяли длину, чтобы ему было удобнее пролезать во всякие закутки.
— Джим, — голос Мэри отвлек его от созерцания этого процесса в десятый раз.
— Что? — спросил он рассеянно, на секунду забыв о вражде.
— Разве ты не хотел бы узнать побольше об этих сквонках, и о лаагах, и обо всем на этой планете?
Сразу он не ответил, обдумывая, что сказать. Конечно, он хотел знать. Но если он так скажет, это прозвучит, будто он сожалеет о том, что сказал прежде.
— Я понимаю, Джим, — тон у Мэри был грустный, но еще и усталый. — Ты абсолютно прав. Мы с самого начала ужасно с тобой обошлись. Ты еще не знаешь и половины того, что мы с тобой сделали. Мы преднамеренно подвергли тебя умственному стрессу; мы оторвали тебя от того, что ты любил; и все это для того, чтобы сломать тебя. Мы замутили твой разум наркотиками и наконец дали тебе вызваться добровольцем для одного дела, тогда как на самом деле тебя посылали совсем на другое...
Он не ответил.
— Если это поможет — я знаю, что не поможет, — продолжила она через некоторое время, — теперь я бы никогда так не сделала; теперь я тебя знаю, знаю, что для тебя значат «ИДруг» и космос. Если бы меня попросили сделать это снова, я ни с кем не могла бы так поступить. Это худший сорт злоупотребления людьми. Ради хорошей цели, но все равно злоупотребление...
— Неважно, — сказал он. — Ладно, ты знаешь, что я думаю, но хватит об этом. Ты хочешь исследовать лаагов, и тебе нужна моя помощь. Не спорю, это хорошее дело. Я не сбегу от того, что мы здесь можем сделать. Тебе придется поверить, что я действительно имею это в виду. Можешь мне не верить, но если бы мне обо всем сказали с самого начала, я бы решил, что даже рассчитывать на то, что мы доберемся живыми до планеты лаагов, безумие, и все же я бы согласился попробовать. Не так это и отличается от того, на что я согласился с самого начала. Это просто другая разновидность риска.
Он замолчал. Мэри ответила не сразу.
— Ну? — поинтересовался он. — Это тебя убедило? Ты веришь мне достаточно для того, чтобы отпустить?
— Нет, — сказала она; мысль ее прозвучала как вздох. — Я верю тебе, Джим, но у меня свои обязанности, и я не могу отпустить тебя просто по твоему слову. Сначала тебе понадобится доказать свои намерения.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы он понял смысл ее слов.
— Доказать? — повторил он. — Чем я моту это доказать, если ты тут меня связала по рукам и по ногам?
— Тем, что захочешь стать сквонком достаточно сильно, чтобы это сработало.
— Стать сквонком?
— Да.
В голове у него воцарилось смятение.
— Господи, почему? Даже если я смогу, зачем тебе это надо?
— Чтобы изучить лаагов вблизи. Чтобы заходить в их здания, в дома, если у них есть дома. Чтобы передвигаться повсюду как невидимый наблюдатель...
— Постой! — сказал он. Ее голос стал пронзительным от возбуждения, и Джиму это не нравилось. — По-моему, я понял, что ты имеешь в виду. Ты хочешь сделать меня частью этой зверушки так же, как вы загнали меня в «ИДруга», верно? Так, чтобы я смог выйти отсюда вместе с ним и взглянуть на то, что снаружи?
— Нас, а не тебя, — сказала Мэри. — Куда ты, туда, конечно, и я.
— Ладно, мы. И как ты хочешь этого добиться? Это же не неживой металл!
— Я не уверена, сработает ли это, но шанс есть, если ты сделаешь свою часть, — терпеливо объяснила Мэри. — Понимаешь, мы до сих пор точно не знаем, как разум Рауля или то, что от него осталось, стал частью «Охотника на бабочек». Мы просто предположили, что его любовь к кораблю и продолжительный физический контакт с ним заставили их слиться. Возможно, даже продолжительный физический контакт не был нужен. Это, как и кусочек «ИДруга», который мы вшили тебе под кожу, могло быть просто магией, символическим способом заставить разум поверить, что он может перейти в то, чего касается. Но мы точно знаем, что разум должен захотеть переместиться, захотеть достаточно сильно, чтобы это произошло. Все остальное могло быть полной ерундой, но «ИДруг» тебе был нужен больше, чем жизнь.
— Это верно, — сказал Джим серьезно и на секунду вспомнил усталость и отчаяние, охватившие его перед тем, как он покинул свое человеческое тело и превратился в то, чем он был сейчас.
— Кроме того, — продолжила Мэри, — тут могут быть и другие факторы, о которых мы в состоянии только гадать. Тот факт, что и ты, и Рауль провели время в межзвездном пространстве, мог как-то отразиться на способности передвигать разум. Или дело было в том, что оба вы сражались за свою жизнь вместе со своими кораблями. По всем этим причинам мы можем только надеяться, что тебе удастся передвинуть свой разум в эту, как ты сказал, зверушку. Но я не все тебе сказала. Мы знали, что я стану физически беспомощной, как только помешаю тебе управлять «ИДругом». Поэтому в команду, лишившую тебя контроля, были встроены исключения, дырки, если можно их так назвать, или, даже точнее, «окна». Если я отпущу тебя на свободу, чтобы использовать одно из таких окон — а я на это способна, у меня есть для этого гипнотические команды, — ты сможешь отдать одну, и только одну, серию приказов. Так вот, одно из таких окон позволяет тебе использовать корабельного робота.
— Робота?
— Именно. Но не строй особых планов, — сказала она, — ты сможешь приказать ему выполнять только определенные задачи, и ни одна из них не позволит тебе овладеть всем кораблем или совершить фазовый переход. Вообще-то, большая часть того, что должен сделать робот, чтобы поместить твой разум в сквонка, уже сделана. Перед нашим отлетом с Земли в него встроили пробы с внутренних поверхностей «ИДруга», и они там так и хранятся. Когда я открою окно, ты сможешь вколоть эти пробы под кожу сквонка.
— Вколоть? Даже если робот сможет это сделать, с чего ты взяла, что сквонк этого не заметит и не
