— Так ведь видели, понимашь, как Булат с рюкзаком спускался. И номер телефона у Гонцы в блокноте его рукой записан.
— Видела его эта, как ее?..
— Сазонова, — подсказал Орлов.
— Да, Сазонова. Со спины она его видела и две-три секунды всего. Не тянут такие показания на арест. А номер телефона… Надо, чтобы экспертиза подтвердила, что именно Булат его записал. А если даже Булат? Телефон ведь не у него на квартире?
— У Булата дома телефона нет, — сказал Орлов.
— А владелец телефона в институте работает? — спросил Будеску.
— Нет, — ответил Орлов. — В Главэнерго. Сейчас в командировке в Москве.
— Вот видите? И вы просите ордер на обыск в доме постороннего лица? Нет, нельзя…
— Как же нам, понимашь, преступников ловить? — в досаде воскликнул Жуков.
— Ловите, не нарушая требования закона.
— Возьмем квартиру под наблюдение, — вмешался Волков. — Если деньги там и их попытаются вынести, — задержим того, кто попытается, с поличным.
— А если уже вынесли? — не сдавался Жуков.
— Тогда и обыск в квартире нечего устраивать… — Волков посмотрел на часы. — А Булата нам прокурор разрешит задержать?
— Это пожалуйста, — отозвался Будеску. — Подозреваемых можете задержать и допросить. А вот если после допросов появятся основания для ареста — тогда и ордера выдам.
— Ну, поехали! — заторопился Волков. — Ты с нами или свои колеса есть? — спросил он Будеску.
— А до прокуратуры довезете?
— Довезем.
— Тогда с вами.
Волков козырнул и вышел. За ним Будеску. Диордиев тоже ушел, сказав, что если понадобится — будет у себя. Чекир подошел к Владу и Жукову:
— Ну, ребята, на вас вся надежда. Не подведите, В девятнадцать жду!.. Ни пуха, ни пера!..
— К черту, Георгий Фомич!
Чекир ушел.
— Пошли, Мирон Петрович. Поможешь расколоть эту фифу.
— Пойдем.
— Убежден, что она сама звонок организовала, — говорил Жуков, пока шли по длинному коридору. — Знала, понимашь, что звонить будут не ей, а Ротару. Сразу и свидетеля себе обеспечила… Буду постановление писать о мере пресечения…
— Подписку о невыезде взять собираешься?
— Нет, понимашь, под стражу. Прокурор разрешил.
Они спустились по лестнице на один этаж и шли теперь по другому коридору в обратном направлении.
— Не торопишься? Ну что ты можешь ей доказательно предъявить?
— На трое суток могу задержать и без предъявления обвинения.
— Но ведь основание должно какое-то быть?
Жуков остановился. Остановился и Влад.
— Какие тебе еще основания? Ушла, понимашь, из кассы, чтобы дать возможность полтораста тысяч увести. Вот и все основания.
— Так еще нужно доказать, что она сама звонок организовала.
— Пока будем доказывать, она, понимашь, смоется вместе с деньгами и сообщниками. Объявляй потом союзный розыск!… Почему она не хочет Булата назвать? У меня ведь тоже интуиция есть, не у тебя одного!
— Ну как знаешь. Тебе дело вести, не мне…
Они двинулись дальше. Через несколько шагов остановился Влад:
— Ты позволь мне начать с ней разговор.
— Хорошо.
В кассе возле второй двери сидел милиционер и читал книгу, захваченную, очевидно, из дома. При входе следователей он встал. Из-за перегородки доносились громкие всхлипывания.
Сейчас Любочку никто из сотрудников института, да и вообще из ее знакомых, не узнал бы. Темно- синие глаза, всегда такие задорные и блестящие, утратили и задор и блеск, стали мутными. Белки их покрылись такими же красными прожилками, как и белки глаз Миши Чабаненко. Тени под веками размылись от слез и потекли по обрюзгшим щекам, подбородок покраснел от помады, так же, как и платок в ее руке. Даже ярко-желтая кофточка и ярко-синяя плиссированная юбка потускнели, приобрели несчастный вид. Да, это были не те капризные слезы с надутыми губками, к которым она иногда прибегала и которые производили на мужчин неотразимое впечатление. Это были тяжелые слезы, вызванные бедой, горем, а горе да беда, как известно, женщину не красят…
Влад и Жуков вошли за перегородку. Любочка спрятала лицо в ладони и заплакала громко, навзрыд. Жуков, сев за стол, демонстративно углубился в свои записи. Влад, придвинув стул ближе к Любочке, тоже сел. Заговорил мягко, успокаивающе:
— Ну не надо плакать, Любовь Николаевна!.. Все будет хорошо. Найдем мы деньги. И тех, кто их взял, тоже найдем…
Жуков неодобрительно хмыкнул и осуждающе взглянул на Влада. А Мирон Петрович продолжал тем же мягким тоном:
— Я же вам говорю — найдем. Вот возьмемся за дело как следует и найдем. А то вы плачете, а мы, вместо того чтобы искать, с вами тут сидим…
Плач стал чуть потише.
— Просто вы очень перенервничали сегодня. Этот звонок насчет сына, пропажа денег… Вот и расходились нервишки. А вы их обуздайте… Водички выпейте…
Любочка послушно взяла пододвинутый ей стакан, поднесла к губам, но пить не стала, а снова поставила на стол. Глубоко и прерывисто вздохнула.
— Обязательно найдем, — продолжал Влад. — Только помогите нам…
— Ччем же я… ммогу… ппомочь? — проговорила Любочка сквозь всхлипывания.
— Ну для начала котя бы тем, что успокоитесь.
Любочка часто-часто закивала, взяла стакан с водой, отпила половину. Опять вздохнула прерывисто и несколько раз шмыгнула опухшим от слез носом. В первый раз за все время подняла голову и посмотрела на Влада:
— Слушаю…
— Сначала должен сказать, что Александр Владимирович узнал о вашей беде и просил передать вам его сочувствие…
Любочка высоко подняла выщипанные бровки:
— Какой Александр Владимирович?
— Буруянэ. Он на Садовой живет. Дом сто семнадцать.
— Да не знаю я его. И дома такого не знаю…
— А зачем же Владимир Сергеевич Булат записал вам в блокнот его телефон?
— Не знаю… — Любочка снова закрыла лицо ладонями и разразилась плачем. — За что мучаете?.. — истерически выкрикивала она. — За что?.. Это… не имеет… отношения…
— Хватит! — резко прикрикнул на нее капитан и хлопнул ладонью по столу. — Надоело! Прекратите сейчас же истерику!..
Властный окрик возымел действие — Любочка перестала рыдать. И хотя она не отрывала ладоней от лица и продолжала дрожать мелкой дрожью, приступ истерики явно пошел на убыль. Выждав с минуту, Влад спросил:
— Зачем заходил к вам Булат перед тем, как вы в банк поехали?
