Никогда ещё раньше Эзолина не пробовала использовать такое сложное колдовство. Даже когда боролась с тремя десятками вампиров, всё равно убивала их поодиночке. Она прекрасно понимала, что если её рука подло дёрнется в самый последний момент, может возникнуть сплошная каша из выстрелов и взрывов, а ведь до сих пор неизвестно где Каритас. Когда Эзолина уже точно прицелилась в Ваню и Васю и даже почувствовала убийственное, карающее тепло в правой ладони, произошёл неожиданный толчок, словно кто-то налетел на неё сзади. От неожиданности она обернулась, пытаясь понять, что же произошло, бессознательно открыв спину, и вместе с ней изменило положение защитное поле, сбившее Колю с ног и остановившееся между Артёмом и Эзолиной.
— Убийца! — прокричал голос сзади, огненно-ледяной смесью отозвавшейся в её ушах.
Вслед за этим Эзолина ощутила чудовищной силы удар, подхвативший её словно пушинку и отбросивший вперёд, на Артёма. Она почувствовала бы мучительную, невыносимую боль, разрывающую каждую клеточку её тела на мелкие кусочки, но в тот момент была уже мертва.
Древнее предсказание Златы сбылось, неумолимой волной, накрывшей происходящее вокруг: последний член ордена погиб, спасая свою любовь, воплощением которой для Эзолины стали искренние чувства Артёма и Каритас. Потому что только на их примере она могла доказать Тсалвусу, что есть вещи важнее власти, как минимум одна.
В королевском кабинете сквозило мрачной, омерзительной, всепоглощающей тишиной. Даже солнечные лучи, попадая сюда, недоумённо приостанавливались, как бы спрашивая, куда они попали и ждут ли их тут, а затем с обиженным видом вылетали в окно напротив, отчего в кабинете становилось темно, хотя на улице вовсю радовалось и светило солнце. Здесь же, опровергая все законы времени, остановилось одно ужасающее мгновение и люди, будто статуи, безжизненно замерли, заставляя сомневаться в том, что они ещё когда-нибудь придут в движение.
Во главе огромного, дубового стола сидел ничтожный, разбитый горем человек по имени Тсалвус, просто Тсалвус. Ещё пару дней назад он был королём Атулисы, но в тот момент, когда некогда 'всемогущий и ужасный' увидел мёртвые глаза полные любви и надежды, глаза той, которую он не замечал больше двадцати лет, хотя она всегда находилась рядом, жизнь остановилась в одно мгновение. Она не закончилась, нет, жизнь просто остановилась, словно кто-то нажал на 'паузу'. Даже в голове у Тсалвуса повисла только одна-единственная мысль: 'У неё голубые, голубые глаза! Как я раньше этого не замечал?!' На его лице замерли слёзы, на ровной глади которых отражалось излишне бледное лицо с чуть грустной улыбкой…
Возле окна, куда солнечные лучи всё же еле-еле пробивались, создавая маленький островок света, на мягком кресле сидел Эрдамас. Только мерное, ровное дыхание отличали его от безжизненной восковой фигуры. Он пока ещё не понимал что потерял, он вообще ничего не понимал, он вспоминал. В голове закружился вихрь из картинок прошлого: вот сын знакомит его с хрупкой, бледной девчушкой, в глазах которой уже тогда читалась безграничная энергия и сила; вот Эзолина подносит к нему, уже дедушке, завёрнутый в пелёнки маленький комочек жизни, названный Каритас; вот его любимая и единственная внучка знакомит его с Артёмом; а вот и самое позднее воспоминание: Мария, его возлюбленная, обычная девушка, память о которой Эрдамас пронёс через всю свою жизнь…
Возле двери молчаливо стоял Огниус. Его рыжие волосы торжественно топорщились в разные стороны, стараясь захватить собой как можно больше пространства, но даже они не смели пошевелиться и остановились в беззвучном танце праздника. Как и любой преданный слуга, Огниус уверил себя в том, что тот полный провал и крах, который потерпела вся миссия — есть безусловный триумф, заслуженный целиком и полностью только благодаря гениальности 'Королевских планов'. В его мыслях застыло ожидание чего-то грандиозного, что, безусловно, вот-вот наступит на Атулисе и в особенности — в его карьере.
Как три статуи застывшего настоящего, ностальгического прошлого и амбициозного будущего стояли эти люди и не шевелились продолжительное время, каждый занятый своими думами, и, безусловно, продолжали бы так стоять до бесконечности, если бы не стук в дверь. Но! Даже когда раздался этот стук, ничего не произошло и все остались на своих местах, словно шахматные фигуры, до которых не дотрагивается рука игрока.
Стук в дверь повторился.
Эрдамас дёрнулся, но в следующий миг опять вернулся в прежнее положение, и лишь его губы, не подчиняясь всеобщему закону обездвижения, слегка зашевелились, издавая тихий-тихий звук:
— Войдите.
Неизвестно услышали ли этот звук за дверью или нет, но в кабинет тут же зашёл человек в белом халате, низко поклонился скорее столу, чем королю, который за ним сидел, и произнёс:
— Пациент пришёл в себя. Я думаю, его жизнь вне опасности и уже завтра он встанет на ноги.
Доктор, не дождавшись ответа, с недоумённым видом вышел и закрыл дверь, оставив 'статуи' в кабинете. Опять воцарилась та же мрачная тишина, но на этот раз Огниус решился её прервать:
— Я могу устроить несчаст…
— ЧТО??? — бешено, заорал Тсалвус Первый, неожиданно придя в себя, и ненавистно посмотрел, моментально налившимися кровью, глазами на начальника стражи. — Если ты посмеешь отнять жизнь человека, ради которого она погибла, Я убью тебя. Ты понял?
Огниус в страхе открыл рот и совершенно забыл его закрыть.
— Эзолина, — каждое слово Тсалвусу доставалось с большим трудом, — Эзолина хотела, чтобы они были вместе, так пусть так и будет — это закон. Если Я не сумел сохранить свою любовь, то хоть сделаю всё возможное, чтобы сохранить чужую.
Эрдамас вдруг снова дёрнулся, окинул своими ожившими глазами кабинет и, словно не понимая, как мог здесь оказаться и находится столь продолжительное время, быстро заморгал, а затем, придя в себя, молча поднялся и, перед тем, как скрыться за дверью, небрежно бросил:
— В башню…
Кажется, его уход так никто и не заметил.
— Приказываю отменить преследования Артёма, убрать все объявления, а силы перенаправить на поиск Гредеона. Тебе ясен приказ Короля?.. — прокричал Тсалвус Первый, а затем, будто снова стал 'просто' Тсалвусом, после паузы с неимоверным усилием добавил: — Да, и ещё… необходимо организовать… по… по… похороны.
— Я обещаю, что с Артёма не упадет ни одной волосинки, — ответил Огниус, с лёгкостью изменив свои намерения, будто поменял причёску, и вышел из кабинета.
Тсалвус Первый снова принял позу восковой статуи, но теперь перед ним застыли не глаза Эзолины, наполненные любовью и надеждой, а её бледное лицо с выражением бесконечного укора и обвинения. Прошлое, настоящее и будущее слились в одну серую, бессмысленную картину. Что делать дальше? Как жить? Почему не ценил Эзолину? Почему проводил долгие часы в этом ненавистном кабинете в раздумьях о том, как сделать жизнь своего населения лучше? Разве счастье сотен тысяч человек важнее, чем счастье одной-единственной, любимой?! И куда всё это привело? Вот он ад, здесь на земле, среди счастливых подданных, в собственном замке, а не где-нибудь в потустороннем мире!
— Эзолина, любимая, где ты сейчас? — пошевелил губами Тсалвус Первый.
В этот момент, будто бы для того, чтобы дать ответ на этот вопрос, в кабинет без стука ворвалась Каритас. Её серо-зелёные глаза яростно сверкали, обвиняя человека, на которого они смотрели, в смерти матери. Она остановилась перед отцом, 'пригвоздила' к столу небольшой камешек и направилась обратно, прочь из кабинета.
— Мама передала тебе это, на случай если погибнет. Молодец, ты добился, чего хотел: разрушил любовь, только не мою с Артёмом, а свою, жалкий королишка, — сказала она на прощанье и хлопнула дверью.
— Жалкий?.. Да, действительно жалкий! Зачем нужна власть, если она не способна вернуть Эзолину?!
Тсалвус Первый подобрал камешек и, перед тем как привести его в действие, начал рассматривать, как будто тот мог сказать больше, чем то обращение, которое в нём содержалось.
Он вспомнил день, когда в первый раз увидел Эзолину. На её лице была беззаботная, весёлая улыбка, с которой она становилась ещё прекрасней. И даже не казалась такой бледной, наоборот, в тот день её
