Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола

сначала покорение Центральной России и Малороссии, а затем и историческую миссию Екатерины по объединению «Запада и Востока», то есть по созданию Российской империи. Исторические поэмы пишет М. Херасков («Россияда», «Владимир» и пр.), усердствуют в имперском славословии В. Майков, Г. Державин и другие.

Бурную деятельность развивает поощряемый Екатериной литературный кружок под руководством издателя Н. И. Новикова, преобразованный в 1782 году в «Дружеское ученое общество», а в 1784-м в «Типографическую компанию». В 1773 году он начинает печатать «Древнюю Российскую Вивлиофику», то есть историческую библиотеку, и до 1790 года издает множество книг на исторические темы. Однако после французской революции (1789) Новиков, известный своим масонством, попадает в опалу; в 1792-м он арестован и сослан.

Конфискованные архивы его кружка попадают к А. И. Мусину-Пушкину, который среди неизданных материалов обнаруживает и труды умершего в том же году члена «Типографской компании» писателя, историка и экономиста М. Д. Чулкова. А этот М. Д. Чулков, помимо экономических трудов, известен своим фундаментальным четырехтомником «Собрание разных песен», в котором в 1770–1774 годах были опубликованы народные исторические песни и сказания в его собственной литературной обработке.

И вот, в 1795 году А. И. Мусин-Пушкин обнаруживает среди его бумаг рукопись «Слова о полку Игореве» и дает его Екатерине для ознакомления. Ее реакция была негативной, – но почему? Можно предположить, что такая история противоречила ее версии, или, напротив, Екатерина хорошо знала «источник» этого труда. А. И. Мусин-Пушкин осмелился снова показать список «Слова» только после ее смерти, уже в 1797 году, Павлу I. Павел публикацию разрешил: поначалу он одобрял все, чего не одобряла его маменька. В первый же день воцарения он амнистировал опального Новикова, как и Радищева. Но подготовку к первому изданию «Слова» (1800) Мусин-Пушкин начал только в 1798 году, после смерти Н. И. Новикова, единственного, кто еще мог что-либо сказать о возможном авторстве М. Д. Чулкова или кого-либо другого из своего общества восьмидесятых годов.

Воплощением «екатерининской редакции» истории России стал гигантский исторический 12-томный труд Н. М. Карамзина.

М. М. Тихомиров писал: «По счастливой случайности Татищев пользовался как раз теми материалами, которые не сохранились до нашего времени, и в этом отношении его труд имеет несравненно большие преимущества, чем труд Карамзина, почти целиком (за исключением Троицкой пергаментной летописи) основанный на источниках, сохранившихся в наших архивах».

По поводу этого странного «счастья», выпавшего Татищеву, – все его источники пропали, а все источники Карамзина целехоньки, – А. К. Гуц меланхолично заметил, что, наверное, именно в силу «счастливой» судьбы ко многим известиям В. Н. Татищева дальнейшие историки относились с сомнением. Его прямо обвиняли в выдумках, а иногда и в прямых подлогах, чего «несчастливый» Карамзин избежал.

И при этом творчество Карамзина ставят рядом с творчеством его современника, крупного английского писателя и историка Вальтера Скотта, блестящие исторические романы которого отличаются тем, что в них очень органично сочетаются реальные исторические события и художественный вымысел.

Даниэль Шварц. Семейный портрет. (Эрмитаж)

Картина написана в 1654, 1664 или 1672 году. Экспонировалась под названиями: «Польский король с семейством» (1755), «Кетлер, последний герцог Курляндский» (1818), «Потешная дворня польского магната» (1911), «Групповой портрет знатного татарина с семьей» (1931), «Портрет посла крымского хана Дедаш Аги» (1971).

Ныне считается портретом семейства князя Михаила Казимира Радзивилла (см. Е. Каменецкая // Западноевропейское искусство XVII века. Ленинград: Искусство, 1981. С. 198–215)

Нет, Н. М. Карамзин сам не занимался вымыслом; двадцать лет жизни он потратил на то, чтобы органично сочетать вымысел, уже содержавшийся в предыдущих «редакциях» российской истории. Вот почему его «История государства Российского» заведомо романизирована и читается так же легко, как и романы Вальтера Скотта. Карамзин стремился уловить в хаотичных летописных сообщениях логику истории и Божественного провидения. Не чурался и «подсказать» читателю, как ему следует понимать образ того или иного деятеля. Например, именно он придумал для князя Ярослава прозвище «Мудрый»: ни современники, ни летописцы его так не величали.

В 1815 году Карамзин писал:

«Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия… по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!»

Возможна ли реконструкция?…

Александр Сергеевич Пушкин был историком, и нам кажется интересным проследить изменение его подхода к выбору исторических тем, которые он использовал в своем творчестве. В 1821 году он пишет поэму «Бахчисарайский фонтан», в 1824-м – трагедию «Борис Годунов», в 1828-м – поэму «Полтава», в 1833-м публикует поэму «Медный всадник», заканчивает роман «Евгений Онегин» и… погибает в 1837 году, не успевая написать роман «Пугачев».

Если в основе поэмы «Бахчисарайский фонтан» лежит только лирическая легенда о похищении русской девушки крымским ханом, то историческая основа трагедии «Борис Годунов» и поэмы «Полтава» уже почерпнута Пушкиным из «Истории государства Российского» Карамзина, которой он тогда безоговорочно верил.

Но вот в «Медном всаднике» и в романе-мениппее (то есть имеющем сложную иносказательную конструкцию) «Евгений Онегин» уже можно увидеть некоторый крен в сторону «альтернативной» истории. Что же касается его подготовки к роману «Пугачев», то кажется весьма правдоподобным, что Пушкин, получив высочайшее разрешение на доступ к архивам, слишком близко подошел к раскрытию правды о завоеваниях Екатерины. Ведь именно при ней произошла смена мирного, не силового способа присоединения земель, на военный, то есть она разрушала натуральный федерализм страны, что и вызвало сопротивление, названное в дальнейшем «пугачевщиной», – и при ней сложилась в основном российская историческая традиция.

Свидетельством в пользу этой гипотезы является и неосуществленное намерение Пушкина написать статью о книге французского аббата и астронома Шаппа д’Отроша (Chappe d’Hauteroche), про его путешествие из Петербурга в Тобольск и обратно в 1761 году. Эту книгу и тогда было днем с огнем не найти, поскольку ее содержание показывало реальное положение дел в Сибири до екатерининских завоеваний. Помимо пушкинского архива, об этой книге упоминается только в «Записках» Екатерины II и более нигде!

Книга эта была издана в Париже в 1768 году и настолько разозлила Екатерину, что она поручила Мусину-Пушкину и Строганову немедленно подготовить ее опровержение. Однако представленный ими труд ее не удовлетворил, поэтому она сама написала его по-французски и приказала издать и распространить в Париже под названием «Антидот» (что значит противоядие). На русском языке ни книга д’Отроша, ни «Антидот» Екатерины никогда не издавались по вполне понятным политическим причинам!

Совершенно замечательно одно неоконченное произведение Пушкина из цикла «Повести Белкина»: «История села Горюхина», изданная только после смерти поэта в 1837 году. В этой мини-мениппее содержится убийственная сатира на историографию России. Ключ к скрытым ее сюжетам содержится в указании, что автор ее, принадлежащий к старинному роду Белкиных, родился первого апреля 1801 года, в день одураченных, 1801 года: новый век, новая эра, новая историография!..

Среди своих «исторических источников» автор называет собрание календарей предыдущего века, которые составляли непрерывную цепь годов от 1744 до 1799-го, то есть ровно 55 лет, что дает намек на канонизированные 5500 лет истории «от Сотворения мира» до «новой эры» по