Забытая история Руси

лошадей 8, 10, 12, детей 3, 4, женщин или девиц 4 или 3».

Чем эта картина отличается от вида крымской орды, возвращающейся с ясырем из удачного набега? Разница может быть та, что татары своих единоверцев и единоплеменников не брали и не продавали в рабство, тогда как для запорожских «лыцарей» подобных тонкостей не существовало.

В среде казачества многие десятилетия практиковалось намеренное выпячивание собственных воинских доблестей, что объясняется, по-видимому, не сословным или национальным чванством, а созданием благородной легенды о своем прошлом. Явление прогрессивное, с прицелом на будущее. Ведь в первой четверти ХIХ века пошли разговоры в среде малороссийского дворянства о возможном восстановлении украинского казачества. Малороссийский генерал-губернатор князь Н. Репнин, утвержденный в этой должности в 1816 году, даже представлял Александру I и Николаю I меморандумы на этот предмет. Самым серьезным возражением против такого проекта было укоренившееся со времен Петра Великого убеждение в военной несостоятельности казаков; они не умели вести регулярных войн с европейски обученными войсками. «И понеже можете знать, – писал Петр Мазепе, – что войско малороссийское нерегулярное и в поле против неприятеля стать не может». Казацкий способ сражаться служил для Петра образцом того, как не следует воевать. Всякое отступление от регулярного боя он именовал «казачеством».

Известно было неумение казаков осаждать города. Вообще там, где нельзя было взять неприятеля врасплох лихим налетом или обманом, казаки долго не трудились; тяготы и жертвы войны были не в их вкусе.

Шведы за полугодовое сотрудничество с ними прекрасно разгадали эти качества. До наших времен дошел разговор Карла ХII со своим генерал-квартирмейстером Гилленкроком под Полтавой во время ее осады. Гилленкрок высказал мнение, что русские будут защищаться до последней крайности и королевской пехоте сильно достанется от осадных работ. На что Карл заметил, что он вовсе не намерен употреблять на это свою пехоту, а следует использовать запорожцев Мазепы. Гилленкрок ответил: «Но разве можно употреблять на осадные работы людей, которые не имеют о них никакого понятия, с которыми надобно объясняться через толмачей и которые разбегутся, как скоро работа покажется им тяжелой и товарищи их начнут падать от русских пуль».

Степной характер военного искусства обрекал казаков на мелкую служебную роль во всех армиях, в составе которых им приходилось участвовать, – в польской, русской, турецкой, крымской, шведской. Везде они фигурировали в качестве легкого вспомогательного войска.

Составители лестных казакам «историй», вроде известной в XIX веке «Истории Русов» (выводившей всю вообще русскую историю из казаков), это знали и всеми силами старались представить военную деятельность своих предков в ином виде. Это было важно им с точки зрения восстановления казачества; слишком же общеизвестные факты поражений они непременно объясняли всевозможными изменами и предательствами.

Школа Запорожья была не рыцарская и не трудовая крестьянская. Правда, что много крепостных мужиков бежали туда и много было поборников идеи освобождения селянства от крепостного права. Но, принесенные извне, эти идеи не приживались в Запорожье и подменялись другими. Не они определяли образ Сечи и общий стиль ее жизни.

Казакование было тогда[85] особым методом добывания средств к жизни. В низовьях Днепра сабля приносила больше барышей, чем хозяйство. Именно поэтому в казачество шли не одни простолюдины, но и шляхта, подчас из очень знатных родов. До учреждения оседлого реестрового казачества в середине ХVI века термином «казак» определялся особый образ жизни, «сходить в казаки» означало удаляться в степь за линию пограничной охраны и жить там как угодно, то есть, в зависимости от обстоятельств, ловить рыбу, пасти овец или грабить.

Фигура запорожца не тождественна с типом коренного малороссиянина, они представляют два разных мира. Один – оседлый, земледельческий, с культурой, бытом, навыками и традициями, унаследованными от киевских времен. Другой – гулящий, нетрудовой, ведущий разбойную жизнь, выработавший совершенно иной темперамент и характер. Казацкая служба была создана инициативой и усилиями Польского государства, а не самого казачества.

Если помнить о хищной природе казачества и не смешивать его с беглым крестьянством, тогда будут понятны события середины ХVII века. А события эти – нечто иное, как захват малочисленной степной вольницей огромной по территории и народонаселению страны.

У казаков с давних пор была мечта получить в кормление какое-нибудь небольшое государство. Судя по частым набегам на Молдаво-Валахию, эта земля была раньше всех ими облюбована. Они ею чуть было не овладели в 1563 году, когда ходили туда под начальством Байды-Вишневецкого. Уже тогда шла речь о возведении этого предводителя на господарский престол. Через 14 лет, в 1577 году, им удалось взять Яссы и посадить на трон своего атамана Подкову, но и на этот раз успех оказался непродолжительным, Подкова не удержался на господарстве. Невзирая на неудачи казаки чуть не целое столетие продолжали попытки завоевания и захвата власти в дунайских княжествах. Прибрать их к рукам, учредиться там в качестве чиновничества, завладеть урядами – таков был смысл их усилий. Неудачи преследовали их, и понятно, почему: за их «ордами» никто не стоял, тогда как раньше «орды» (ордена крестоносцев) имели за спиной всю Западную Европу.

В конце концов судьба к ним оказалась благосклоннее, чем они могли даже предполагать, и отдала им гораздо более богатую и обширную, чем Молдавия, землю – Украину. Выпало такое счастье в значительной мере неожиданно для них самих, из-за крестьянской войны, приведшей к падению крепостного права и польского владычества в крае. Но, как и во всех остальных подобных случаях, более высокая хозяйственная культура оседлого населения «перемолола» и этот набег, подтверждая нам лишний раз, что и никакого другого дикого, вроде «монгольского», завоевания русских земледельческих территорий быть не могло.

ЖЕНА ОКТАВИАНА АВГУСТА БЫЛА ПОРЯДОЧНОЙ СТЕРВОЙ (Послесловие к книгам С. И. Валянского и Д. В. Калюжного)

… Давеча читал в одной я книге,
Там сказал кому-то раб перед таверной:
Мы, оглядываясь, видим только фиги.
Я вперед взглянул. Там тоже фиги. Скверно…

Тимур Шаов

… Близ одного города завелся дракон. Он обложил население данью, кроме того, каждую субботу требовал себе юную девицу, которую нагло и беспринципно сжирал. Однажды в город забрел солдат, возвращавшийся с войны. Жители города стали просить его избавить их от дракона. Солдат сразился с драконом и убил его. А потом… сам стал драконом, поскольку свято место пусто не бывает.

Темный народ были средневековые (или какие там?) китайцы, сочинившие эту притчу. Марксистской сознательностью они к тому времени еще не овладели, поэтому финал истории глубоко отличается у них от финала, скажем, всенародно любимого на Руси блокбастера про красноармейца Сухова. Зато этот сюжет дает некую общую формулу, которую можно применить к самым разным сторонам человеческой деятельности. Например, к науке.

Молодой ученый – существо по меньшей мере снисходительное к парадоксам, да и к чужим завиральным идеям весьма и весьма восприимчивое. (За исключением совсем уж откровенных комсомольцев, но теперь, кажется, таких почти не осталось, на науке нынче деньгу не наваришь.) Но во что превращается это существо к старости, обретя все возможные научные степени, опубликовав пять пудов научных работ, заняв номенклатурное кресло в своем институте (а то и в профильном госкомитете), основав научную школу, обзаведясь учениками, студентами, аспирантами, стажерами, лаборантками, соискателями, дипломниками и т. д. и т. п.?

Правильно. В дракона.

Хруст костей перспективных аспирантов разносится над полями научных баталий. С научным руководителем не поспоришь. Да и ни с кем из заслуженных стариков своей кафедры не поспоришь – голосовательные шарики-то на твоей защите они будут кидать тайно. И прячет перспективный аспирант свою завиральную идею куда поглубже, бормоча про себя: вот я вас ужо, дайте только защититься…

Так молодой солдат, получая в лоб от «дедушки», утирается и гневно мечтает о том, как, сам ставши «дедушкой», не только не будет придерживаться принципа армейской дедовщины, но и всячески станет с этой системой бороться. Но чуда не происходит. Ни солдат, ни аспирант по достижении необходимых регалий