Бэйли пожал плечами.
— Послушайте, доктор Квемот, не надо все так упрощать. Я, конечно, не социолог, но все же я окончил колледж. Правда, всего лишь колледж на Земле, — прибавил он неохотно, предпочитая, однако, сказать это самому, нежели услышать от своего собеседника… — Все же я немного разбираюсь в социологии.
— В какой социологии? — взвизгнул Квемот.
— Ну, разумеется, не в той, которую развиваете вы здесь, но я знаком с основными социологическими соотношениями. Например, с соотношением Терамина.
— Что это еще за соотношение?
— Возможно, вы его иначе называете. Оно устанавливает зависимость между переносимыми неудобствами и гарантированными привилегиями.
— О чем вы говорите? — Спейсер почти прокричал свой вопос тонким скрипучим голосом, и Бэйли недоуменно взглянул на него.
Соотношение Терамина считалось на Земле основой науки о том, как нужно управлять народом, не вызывая опасных мятежей. Например, частная кабина в общественной базе, которой владеет некоторая персона, заставляет икс других людей терпеливо переносить ряд неудобств в ожидании такого же счастья, причем величина икс связана известным образом как с величиной переносимых неудобств, так и с темпераментом отдельных индивидов, как это количественно описано в соотношении Терамина. Но, возможно, в солярианском мире, где существую: только привилегии и отсутствуют неудобства, данное соотношение — просто банальность. Возможно, он привел неудачный пример.
— Послушайте, сэр, — обратился Бэйли к своему собеседнику, — вы социолог и, как мне сказали, лучший на этой планете.
— И, вдобавок, единственный, — с гордостью объявил солярианин. — Можно сказать, что именно я изобрел эту науку на Солярии.
— Так вот, сэр, я надеялся, что получу от вас какие-то полезные сведения, которые помогут мне установить личные контакты с другими жителями Солярии. Мне хотелось иметь возможность видеть их лицом к лицу…
Раздался странный сдавленный звук и грохот упавшего стула. Затем последовало приглушенное “извините меня…” и на глазах у изумленного Бэйли Квемот нетвердой походкой выбежал из комнаты.
Что произошло? Какого черта этот спейсер убежал, как будто его ошпарили кипятком? О дьявол! Как все нелепо в этом дурацком мире!
Бэйли поднялся с места и начал прохаживаться по комнате. Внезапно дверь распахнулась, и в двери показался робот.
— Господин, меня послали сообщить вам, что мой господин готов установить с вами телеконтакт через несколько минут.
— Что ты болтаешь, парень? Какой телеконтакт?
— Я имею в виду телеконтакт с моим господином. А пока что, возможно, вы захотите чем-нибудь подкрепиться. — С этими словами робот поставил на столик бокал с розоватой жидкостью и блюдо с каким- то благоухающим кушаньем.
Бэйли снова уселся и осторожно пригубил ароматное питье. Затем попробовал торт. Он оказался необычайно вкусным. Интересно, из чего эта штука? — подумал он и вспомнил об экономной и не слишком вкусной искусственной пище на Земле.
Но эти мысли быстро выскочили из его головы, так как в ту же минуту перед ним на экране возникло лицо Квемота. Социолог улыбался, сеть морщинок покрывала его лицо, но в глазах появилось более живое и молодое выражение.
— Тысяча извинений, инспектор, — произнес он, — я полагал, что хорошо перенесу ваше личное присутствие. Но это оказалось иллюзией. Все время я был на краю взрыва, и ваша последняя фраза совсем вывела меня из равновесия.
— Какая фраза?
— Вы сказали, что хотели бы встречаться с людьми лицом к… — он остановился, как будто язык прилип к его гортани. — Пожалуй, я не буду повторять ваших слов. Но вы должны понять. В моем мозгу возникла ужасная картина… как будто мы оба дышим… представляете, дышим друг на друга… — на лице солярианина отразилось отвращение. — Разве вы не находите это ужасным?
— Не думаю, чтобы я когда-либо думал о таких вещах.
— А мне такой обычай кажется отвратительным. Мне вдруг показалось, что воздух, побывавший в ваших легких, может попасть в мои… — Квемот беспомощно покачал головой.
— Молекулы воздуха Солярии побывали в тысячах легких различных существ, — заметил Бэйли, — даже в легких многочисленных животных, не так ли?
— Это верно, — согласился Квемот, потирая щеку. — Но я предпочитаю не думать об этом. Однако вы находились в одной комнате со мной, мы оба вдыхали и выдыхали один и тот же воздух… — он снова содрогнулся. — Какое облегчение я ощущаю сейчас, просто поразительно.
— Но, доктор Квемот, я по-прежнему нахожусь в вашем доме, — возразил детектив.
— Да, и поэтому я называю свое чувство облегчения поразительным. Вы — в моем доме, и, однако, объемное изображение вносит во все огромную разницу. Я теперь знаю, что такое личная встреча. Вряд ли я еще когда-нибудь захочу экспериментировать.
— Вы рассматривали встречу со мной как эксперимент?
— Конечно, — ответил спейсер, — и результаты оказались интересными, хотя эксперимент дался мне нелегко. Теперь, когда все позади, я могу изложить вам свою теорию, которой я горжусь.
— Что же это за теория, сэр?
— Я пришел к фундаментальному выводу, — торжественно провозгласил Квемот, — что культура Солярии аналогична культуре, существовавшей некогда на Земле.
— Что вы имеете в виду, сэр? — спросил Бэйли с деланным интересом.
— Спарта — вот где объяснение, — торжествующе вскричал социолог. — Вы когда-нибудь слышали о Спарте?
Когда-то в юности Бэйли интересовался историей своей планеты. Многие земляне любили читать о героическом прошлом Земли, когда кроме нее не существовало других обитаемых планет и земляне считали себя властелинами Вселенной.
— Да, сэр, конечно, но я не совсем еще улавливаю вашу мысль.
— Так вот, Спарта была населена относительно небольшим числом спартанцев, единственно полноправных граждан. В Спарте жило еще некоторое количество второсортных граждан — периэков — и, наконец, множество рабов-илотов. На каждого спартанца приходилось около двадцати илотов. При этом не забывайте, что илоты были человеческими существами с какими-то мыслями и чувствами. Для того чтобы предотвратить восстания значительно превосходящих их по количеству рабов, спартанцы специализировались в военном деле и стали первоклассными солдатами. Но на все другое времени у них не оставалось. Так вот, мы, люди на Солярии, в каком-то смысле эквивалентны спартанцам. У нас тоже есть свои илоты, с той только разницей, что наши илоты не человеческие существа, а машины. Поэтому мы можем не опасаться их, сколь бы они ни превосходили нас количеством. И мы не должны осуждать себя на суровую военизированную жизнь. Вместо этого мы можем позволить себе заниматься искусствами и науками, подобно современникам спартанцев — афинянам…
— Однако как можно создавать произведения искусства, если ими не пользуется никто, кроме их творца? И разве все науки сводятся к роботехнике? — попытался было возразить Бэйли.
Но Квемота остановить было трудно.
— Все человеческие цивилизации всегда пирамидальны, — продолжал он с энтузиазмом. — По мере возвышения вы видите все меньше людей вокруг себя и все больше возможностей для беззаботной счастливой жизни. Внизу скапливается все большее число неимущих. И, помните, сколь бы обеспечены ни были нижние слои пирамиды, они всегда будут чувствовать себя обездоленными по сравнению с верхними слоями. Например, бедняки на Авроре в абсолютном смысле лучше живут, чем аристократы на Земле. Но беда в том, что они сравнивают себя не с ними, а со своими собственными аристократами… Здесь лежит причина социального антагонизма, а также причина революционных восстаний. Отсюда — беды и
