— Ага, из сейфа. И кто в это поверит?
Антон притих. Задумался.
— Надо с отцом посоветоваться,— предложила Юля.— Ты сиди здесь тихо пока, ладно?..
Дома Юлю ждал сюрприз. Мамы нигде не было, зато на кухне сидели за столом отец и два его сослуживца. Бутылка коньяка, сыр нарезан неровными ломтями, кривые кружки копченой колбасы, хлеб — не нарезан, а наломан... Сразу видна мужская рука.
— А где мама? — спросила Юля вместо приветствия.
— В больнице твоя мама,— опережая Виригина, ответил Любимов.— Довели вы ее...
Они с Роговым прибыли к другу по своей инициативе. Выслушав неловкую брехню Макса про какого-то дурацкого соседа-инвалида (уж кто-кто, а Василий с Жорой знали Виригина вдоль и поперек), они сделали вид, что поверили, а потом предприняли стремительное служебное расследование. Семена — тоже ведь не хухры-мухры, а боевой товарищ — расколоть особого труда не составило. Он лишь сожалел, что не может, по семейным обстоятельствам, присоединиться к делегации. Затарились в ближайшей «Пятерочке» и двинули в гости — без звонка.
— Садись, Юлия Максимовна,— предложил Любимов.
Юля присела.
— В больнице?..
— Сердечный приступ. А ты думала — игрушки все? Выпьешь с нами? — спросил Любимов.
Юля посмотрела на отца. Виригин сидел мрачный, никак не реагировал.
— А давайте,— решилась она.
— Наш человек,— одобрил Рогов и разлил коньяк в рюмки.
Чокнулись. Юля выпила залпом. Коньяк оказался не такой противный на вкус, как в прошлый раз, в парке на Крестовском... Отдает, конечно, бытовой химией, но в целом пить можно. И тепло приятное разлилось по телу. Стало легче. Интересно, как там Антон...
Юля оглядела скудный стол. Предложила:
— Может, приготовить что-нибудь?
— У нас все хорошо, Юлия Максимовна,— ответил Любимов, отправляя в рот кусок колбасы.— А вот у тебя не очень. Так что рассказывай...
— Что рассказывать?..
— Да все,— сказал Рогов.
И Юля все рассказала. О том, как встретила, сдав документы на факультет, маму с неприятным типом в бородке. О том, как предпочла на сочинении малопонятный буддизм Пушкину, и чем это закончилось. О мамином признании. О трех тысячах евро (на этом моменте Рогов ее перебил, вновь озадачившись вопросом о презрении к заслуженным североамериканским баксам, и успокоился лишь, услышав про «культурную столицу»). О расследовании, которое они предприняли с Антоном. Об обнаружении мошенника в «Мухе», о слежке. Об отцовском сейфе и пистолете.
Ну и, конечно, о том, что произошло вчера днем на Мойке, в двухстах метрах от смертного одра Александра Сергеевича.
— Ну, чего,— прокомментировал Любимов.— Картина ясна. Наливай, Василий Иваныч.
— И где сейчас твой Антон? — нервно спросил молчавший доселе Виригин.
— Дома сидит. Можно его позвать. Позвать?
— Не надо пока,— отказался отец.— Дураков здесь и так хватает.
— Пап, что ему будет?..
— Что... Под суд пойдет,- ответил Максим скорее в воспитательных целях. Было понятно, что если кому идти под суд — то, скорее, ему самому.
— Он же защищался! — воскликнула дочь.— Тот в него из резинового стрелял!
— «Из резинового» — хорошо сказано... Статей, Юля, знаешь, много... Если не за убийство, то за кражу оружия, за вымогательство.
— Пап, Антон же ради меня, помочь хотел,— Юля была готова разреветься.
— Умники, ничего не скажешь! — прокомментировал Рогов.— Расследовали, выследили, «замочили»... Акселераты, ёлкин блин!
— Рыцарь. Печального образа. Без страха и ума,— добавил Виригин.
— Но тот же сам преступник, людей обманывал! — жалобно заныла Юля.— Маму...
— Эх, Ирина, Ирина... — вздохнул отец.— Говорил я ей... И ведь обещала!
— Благими намерениями, Макс... — Любимов хлопнул друга по плечу.
— Да знаю. Делать-то что? — Виригин кивнул на Юлю.— Они ведь тоже при делах.
Юля все-таки разревелась. Кино в ее голове кончилось, уступив место грубой реальности.
— Маленькие детки, маленькие бедки... — блеснул цитатой Рогов.
— Иди спать, Юль,— велел Любимов. Она глянула на отца.
— Умываться и спать! — повторил тот, не глядя на дочь.
Юля ушла. Любимов закрыл за ней дверь. Стоя в темном коридоре, Юля подумала, не подслушать ли, что говорят на кухне... Но тут же осеклась — хватит этих шпионских игр. Не стала.
И Антону не позвонила, хотя очень хотелось. Завтра позвонит.
— Ситуация критическая, но не смертельная,— рассуждал на кухне Рогов, разливая остатки коньяка,— учитывая, что убили «кидалу». Туда ему и... Прости меня, Господи.
— Я бы, Макс, на твоем месте на себя все взял,— припечатал Любимов, опрокинув коньяк в рот.
— Да это ясно, куда деваться... — вздохнул Макс— Вот только как это выглядеть будет?..
— Смотри. Все логично. Мы с Васей конвойника «раскололи», и я тебе позвонил. А ты решил сам Лунина задержать. Один. Пришел к нему, представился, предложил пройти. Он — за пистолет. А тебе что оставалось? Необходимая оборона. Так ведь оно и есть, по существу..
— Ну, ты дал! — почесал голову Виригин.— А чего я вдруг один-то поперся?..
— Это ладно. Шило в жопе... Бывает,— рассудил Рогов.— А вот чего же ты не доложил? Это серьезнее...
— Испугался он,— подсказал Любимов.
— Детский лепет,— возразил Виригин.— Никто не поверит.
— Плевать. Морду ящиком и стой Па своем. Ты на хорошем счету — прокатит..
Виригин задумался.
— Какую-нибудь статью все равно подберут,— настаивал захмелевший Вася.— Человека убить — не «ствол» посеять.
— Или на пенсию отправят,— предположил Жора.— Здесь фифти-фифти... Чем-то придется жертвовать.
— Макс, я бы не «вписывался»,— продолжал Рогов.
— Вась, лучше, чтоб жену с дочкой осудили?.. Ты гонишь уже,— Любимов отобрал у Васи бутылку.
— А жену-то за что?..— не понял тот.
— За что... За взятку, олух. Короче, Макс, там сегодня Семен компьютер сломал. Отверткой куда-то там в щель двинул, все задымилось... Так что, если к утру созреешь, признание будет раньше, чем экспертиза...
Виригин проводил друзей во двор. Роскошный закат заливал небо, будто кипело-пенилось жидкое золото. Лет двадцать назад, вот в такую же белую ночь, Максим впервые поцеловал Ирину.
Сегодня он не ложился. Выкурил остававшиеся полпачки четвертого «Кента». Если бы сигареты не кончились, смолил бы еще.
Он вспоминал, как выглядела тогда Ирина, и понимал, что она очень похожа на Юльку. Вернее, наоборот — Юлька на Ирину. Если вырядить дочь в то белое платье колоколом, что было тогда на Ирке... Неужели он это помнит?! А ведь и впрямь помнит!.. И если сделать ей такую же прическу, конский хвост...
Мода меняется, нравы меняются. Виригин смотрел в окно. Заря зарю сменила, и настоящая белая
