Наши маленькие успехи в мелких кражах ободрили Джона. Он жил через улицу от своей старой начальной школы и знал, что вся дневная выручка от буфета хранилась в сейфе и ночью находилась в морозильной камере. Оказалось, что за месяц до окончания шестого класса, Джон украл у вахтера связку ключей от школы.
Мы разработали план. Как-то ночью мы взяли маски, надели перчатки и дождались полуночи. Ключи подошли. Мы пробрались в буфет, подошли к морозильнику, сейф был там. Мы схватили его и побежали через улицу прямо в дом Джона. В его спальне мы открыли сейф и насчитали 450 долларов. Это было самое успешное дело, на которое мы когда-либо шли. Что теперь?
— Давай купим фунт «травы», перепродадим, а на разницу купим столько марихуаны, сколько сможем выкурить, — предложил я. Я был раздосадован отсутствием марихуаны и обязанностью чистить трубки, чтобы найти немного смолы ТГК[11]. Я знал, что у Алана Башары может быть фунт марихуаны, разбросанный повсюду, и он у него действительно был. К сожалению, это была дерьмовая марихуана. У меня была идея продавать ее в своем шкафчике в Эмерсоне, но это было слишком изматывающим, поэтому, в конце концов, я принес марихуану домой и продавал ее в своей спальне, постоянно роясь в мешке и выкуривая лучшие косяки. Я все же пытался продать эту дерьмовую марихуану паре наркоманов, живущих через улицу, но даже они ее забраковали. Когда они увидели коробку с перкоданом, то предложили мне пять долларов за таблетку. Я продал сразу всю коробку.
Кульминацией наших наркотических экспериментов в восьмом классе стали два «путешествия» под действием кислоты. Я не знал никого, кто бы принимал ЛСД; он казался наркотиком другого поколения. До сих пор, это кажется наиболее безрассудным опытом, который заключался не в кайфе и болтовне с девчонками, а в психоделическом путешествии в другой мир. Тогда я видел свою жизнь именно такой, путешествия в неизвестность, в закоулки мозга, в материальное царство, что было недоступно другим людям. Мы спрашивали всех вокруг, но никто из наших опытных друзей не знал дозировку кислоты. Когда я пришел в дом Башары за марихуаной, так случилось, что у него было несколько лент с двадцатью маленькими желатиновыми пирамидками, 10 ярко-зеленых и 10 ярко-красных. Я взял по паре каждого цвета и побежал домой к Джону. Мы незамедлительно спланировали два «путешествия». Первое должно было произойти на выходные. Мы оставили второе на тот момент, когда Джон и его семья поедут в свой дом на пляже в Энсенадо, Мексика.
Мы начали с красной кислоты. Она была чистая и сильная, поэтому мы получили невероятный кайф. Мы как будто смотрели на мир через очки. Все было ярким и сверкающим, а мы превратились в паровые двигатели, пробегая сквозь леса, прыгая по деревьям, чувствуя себя неуязвимыми для любой опасности. Затем проявлялась возвышенная сторона кислоты, и мы могли управлять собой. Мы решили наблюдать за семьями в их же домах, поэтому врывались в задние дворики и шпионили за домом через окно; поскольку мы были осторожны, мы были невидимы. Мы подползали к окну, наблюдали, как семьи обедают, слушали их разговоры.
Солнце садилось, и Джон вспомнил, что в тот день его отец возвращался из командировки, и он должен был присутствовать на семейном обеде.
— Я не думаю, что это хорошая идея. Они поймут, что мы под кислотой, — сказал я.
— Это мы знаем, что мы под кислотой, но я не думаю, что они смогут это понять, — ответил Джон.
Я все еще опасался, но мы пошли к нему домой, сели за стол и отобедали с его подвыпившим отцом, милой мамой и сестрой в инвалидной коляске. Как только я взглянул на еду, у меня начались галюцинации, и я не мог даже подумать о еде. Затем я зачарованно стал наблюдать, как открывается рот отца Джона, и как оттуда вылетают большие слова. К моменту, когда родители Джона стали превращаться в зверей, мы оба смеялись, не переставая.
Не нужно говорить, что нам обоим это очень понравилось. Все было настолько прекрасным, запоминающимся и щедрым на галлюцинации, насколько мы могли себе вообразить. У нас были небольшие галлюцинации от марихуаны, когда мы могли видеть цвета, но ничего такого, где мы могли путешествовать в далекую галактику и внезапно понять все секреты жизни. Поэтому мы едва смогли дождаться нашего следующего «путешествия» в Мексике.
У предков Джона был замечательный дом на песчаном пляже, который простирался в бесконечность. Мы приняли зеленую кислоту утром, вышли на пляж и проторчали в океане семь часов, катаясь на солнечных бликах на воде, и на дельфины, и на волнах. Те два раза были лучшими «путешествиями», в которых я побывал. Позже казалось, что действительно хороший ЛСД перестали делать, и кислота стала менее стойкой и более токсичной. Я часто впадал в галлюцинации, но никогда больше они не были такими спокойными и чистыми.
Но я не хочу сказать, что Джон был моим единственным другом в Эмерсоне, потому что это не так. Но опять же, большинство моих друзей были чужими в социальной схеме жизни. Иногда у меня случайно возникало чувство «хуже-чем». Я был хуже, потому что я не был богат, как большинство других детей. Я также чувствовал себя аутсайдером, когда дело касалось девочек. Как и любой нормальный парень в период полового созревания, я застывал при виде любой «горячей» девочки, которая попадала в поле моего зрения. А в Эмерсоне их было полно. Они были богатыми маленькими начинающими примадоннами с именами вроде Дженнифер или Мишель. Их облегающие джинсы Ditto были множества пастельных оттенков и творили что-то действительно невообразимое с их юным подростковым телом. Обрамляли его, делали более стройным, придавали ему правильную форму, идеально упаковывали его. Поэтому я не мог оторвать от них глаз.
Но когда бы я ни подошел к девчонке и ни попросил ее потусоваться со мной, она отвечала: «Ты шутишь?». Они были прелестными, сексуальными, но они были снобами.
Все те девчонки хотели иметь парня на пару лет старше или парня с машиной. Для них я был уродом, которого следовало избегать, я ненавидел это. То чувство уверенности и надежности, с которым я жил в другой моей жизни, клубной и тусовочной, где чувствовал себя свободно и мог общаться, просто терялось при девочках из моей средней школы. Они не давали мне повода для уверенности — за исключением Грейс.
Перед тем, как рассказать об аномалии по имени Грейс, мне следует вернуться назад и возобновить нить моей сексуальной истории. После моей связи с Кимберли, у меня не было контактов с женщинами около года. Но почти одновременно с моим первым опытом, я, благодаря National Lampoon's Photo Funnies, открыл для себя искусство и удовольствие мастурбации. По каким-то причинам, мой отец не касался вопросов мастурбации. Он знакомил меня с каждой самой маленькой частью женской анатомии, но никогда не говорил, что если мне требуется сексуальное удовлетворение, то я могу получить его самостоятельно. National Lampoon вдохновил меня разгадать эту тайну.
Все эксперименты прошли однажды днем в моей спальне. Я не слишком запаздывал в физическом развитии, но отнюдь не был из ранних. В течение первого месяца, когда я уже был способен получить оргазм или эякулировать, мне стало ясно, что я могу использовать фотографии, чтобы дойти до конца. Удивительно, но я не пользовался огромной колекцией Плейбоя и Пентхауса моего отца. Меня привлекала натуральность девушек из Lampoon, сам факт, что девушки не позировали, чтобы казаться сексуальными. Они были просто настоящими обнаженными девушками. Вскоре после этого я начал злоупотреблять любым журналом, какой мог найти; особенно в средней школе, когда стало настоящим соревнованием знать, сколько раз ты мастурбируешь в день, и какой стимул тебе для этого нужен, и какие приспособления ты привлекаешь к процессу. Но это было значительно позднее. Примерно в это же время мои гормоны взбесились, однажды ночью приключилось замечательное событие, когда за мной присматривала Шер. Я был в восьмом классе и время от времени тусовался с Сонни и Конни, и по какой-то причине им нужно было задержаться, и Шер вызвалась присмотреть за мной ночью. Мы расположились в ее спальне, несколько часов болтали по душам, действительно подружившись.
Вскоре пришло время ложиться спать. Шэр повернулась ко мне и сказала: «Ладно, пора спать. Смотри, это будет твоя половина кровати, а это моя». Я напрягся — не то, чтобы я собирался предпринять что-нибудь, просто не давала покоя сама идея, что я в постели с таким прекрасным созданием. Но я решил, что все будет хорошо, потому что мы были друзьями.
Шэр встала и пошла в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Дверь в ванную она оставила широко открытой. В спальне было темно, но в ванной горел свет, и я наблюдал, как она снимает одежду,
