роли задиры, рассказывающего пошлые шутки на уроках.
В это же время меня пригласили для участия в двух детских программах. Конечно же, в обеих программах я изображал плохого парня. Но это была работа. И довольно прибыльная. Мне открыли счет в банке отца, и когда я открыл чековую книжку и увидел там несколько штук баксов, для меня это был шок.
Я был нарасхват, проходя всевозможные кастинги. Однажды я сидел дома у Джона, когда позвонил Блэки и сказал, что меня взяли на роль сына Сильвестра Сталлоне в фильме «F.I.S.T», его следующим фильмом после «Рокки». Я был так взволнован, что выбежал из дома, вопя и напевая саундтрек к «Рокки», задрав руки. Я был уверен, что стану суперзвездой, потому что играл со Сталлоне, хотя у меня с ним была всего одна сцена за обеденным столом.
Когда я прибыл на съемки, я подошел к трейлеру Сталлоне и постучал в дверь, считая, что мы должны сблизиться перед тем, как играть нашу сцену.
— Кто там?» — раздался хриплый голос из трейлера.
— Это Коул. Я играю в сцене, которую собираются снимать, — ответил я.
Он медленно открыл дверь.
— Что тебе нужно? — спросил он.
— Я играю вашего сына, поэтому я подумал, что нам следует уделить немного
времени, чтобы я мог развить…
Сталлоне перебил меня:
— Нет, я так не думаю, — сказал он и огляделся в поисках родителей.
— Кто-нибудь, заберите этого ребенка. Уведите его отсюда, — закричал он.
Мы снимали сцену, и когда я произнес свою большую реплику: «Передай мне молоко», камера не взяла меня крупным планом. Получилась «не-моргай-а-то-пропустишь»-роль, однако это была очередная сумма в банке.
Съемки в «F.I.S.T.» помогли, когда я пришел в Парамаунт на кастинг к фильму «American Hot Wax», фильм о Бадди Холли и диджее Алане Фриде. Это была масштабная картина, и я пробовался на главную роль, роль президента фан-клуба Бадди Холли. После общего кастинга, бесчисленных вызовов и даже теста на фотогеничность, все свелось к двум кандидатам — мне и самом ярком актере среди детей, Муси Драере. Я был уверен, что получу роль, т. к. Блэки делал все возможное, чтобы помочь мне войти в роль, разучивая все песни Бадди Холли, он даже купил такие же большие очки в роговой оправе. Поэтому, когда мне позвонила Тони и сказала, что я не получил эту роль, я был уничтожен.
Той ночью Конни взяла меня с собой к другу, и мы устроили настоящий наркотический кутеж: нюхали кокаин, курили марихуану, потягивали спиртное и говорили о том, как я их сделаю в следующий раз и стану самой большой кинозвездой в городе и бла-бла-бла, нескончаемая кокаиновая болтовня между парнем, который потерял роль всей своей жизни, девушкой, которая хотела помочь, но страдала сама, и парнем, который лишь хотел забраться в трусики к девушке. Это продолжалось до рассвета, когда кокаин уже закончился, что привело к реализму, и уже было не так хорошо. Химическая наркотическая депрессия спала, смешалась с неудачной действительностью и превратилась для меня в 24 отвратительных часа.
Несмотря на другие мои успехи, я был не самым дисциплинированным и прилежным учеником. Я кормился этим, я участвовал в этом, я набирался опыта, но я не посвящал всего себя этому миру. Веселиться с друзьями, резвиться в городе, кататься на скейте остались главными в моем списке. Получать кайф было самым главным.
До той ночи, когда Конни пыталась меня утешить, я уже успел узнать радости кокаина. Когда мне было тринадцать, Алан Башара зашел днем в наш дом на Палм и сказал отцу, что у него есть немного потрясающего кокаина. Нужно сказать, что в 70-х кокаин был очень сильным и чистым; он не был так напичкан химическими веществами как сегодня. Я уже полтора года наблюдал, как взрослые принимали его в нашем доме, поэтому сказал им, что тоже хочу попробовать.
Башара сделал для меня линию, и я втянул ее. Двадцатью секундами позже мое лицо онемело, и я почувствовал себя Суперменом. Это был такой расслабляющий эйфорический прилив, что я почувствовал, что вижу Бога. Я думал, что это чувство никогда не прекратиться. Но, бац, оно начало исчезать.
— Эй, эй, мы можем принять еще немного? — я обезумел. Но Алан должен был уйти, у отца были дела, и я оказался в заднице. К счастью, организму молодого парня не требуется много времени на восстановление. Часом позже я был в норме и развивал новые способности.
Итак, я влюбился в кокаин с первого взгляда. Я начал шарить по дому, чтобы посмотреть, не осталось ли чего после ночи. Часто оставалось. Лезвием от бритвы я скреб тарелки и чистил пустые стеклянные пузырьки и соединял остатки вместе, затем относил все в школу и делился с Джоном. Но мы всегда дожидались конца занятий. За исключением той половины куаалюда, я никогда не принимал наркотики в школе.
Кокаин привел меня к героину. Мне было четырнадцать, однажды Конни взяла меня в Малибу. Мы приехали в дом дилера кокаина, где взрослые потребляли большое количество белой пудры из огромной кучи на журнальном столе. Я был там вместе с ними — обезьяна видит, обезьяна повторяет — и мы кайфовали, как могли. В какой-то момент они решили куда-то идти. К тому времени на столе осталась одинокая полоска на зеркале.
— Ты можешь остаться здесь, делай что хочешь, только не трогай эту маленькую полоску, — сказали они. Я улыбнулся и согласился.
Как только они закрыли дверь — оп — я втянул полосу. Когда они вернулись, то увидели что полоса «пропылесошена».
— Где полоса? — спросил кто-то.
— Ну, я перепутал…, - начал оправдываться я.
— Нам лучше отвезти его в больницу. Он близок к передозировке.
Все обезумели. Я не знал, что эта маленькая полоска была белым китайским героином.
Но я был в порядке. Я понял, героин мне нравится намного больше, чем кокаин. Мне было хорошо от кокаина, но я не чувствовал дрожи или невроза. Мои челюсти не скрежетали. Меня совсем не беспокоило, где достать еще кокаина. Я был как во сне, и мне это нравилось. Конечно, по дороге домой меня стошнило, но это продолжалось недолго. Я просто попросил Конни немедленно остановить машину, и шлеп, прямо из окна. Они внимательно следили за мной, полагая, что у меня остановится сердце, но ничего подобного не случилось. Мне понравился героин, но я не гонялся за ним. К концу девятого класса, внешне казалось, что дела идут на лад. Блэки учился актерскому мастерству и действительно вживался в роли, иногда до пугающей степени.
Он устроился в Hollywood Actors Theater, 99 — местном театре, вниз по Голливудскому Бульвару. Играл ли он небольшую роль или главную, он с головой погружался в своего героя. Это требовало большой работы с внешним видом героя. Он стал настоящим мастером перевоплощений, меняя свой гардероб, прическу, очки, манеры и поведение. Он украшал свой текст картинками, заметками и вещами, которые символизировали его героя.
Проблемы начались, когда он начинал жить жизнью своих героев. Это достигло критической отметки, когда он получил роль трансвестита в Hollywood Actor Theater.
Блэки совершенно не боялся реакции людей и был настолько поглощен этой идеей, что жил как трансвестит несколько месяцев. Он сделал свои фотографии в женской одежде и повесил их над камином, рядом со схемами, графиками и диаграммами, имеющими отношение к трансвеститам.
Затем мой скандальный, гетеросексуальный отец начал носить облегающие возбуждающие трусики, а все его хозяйство было заключено в нейлоновые колготки. Он носил топы и перчатки с кольцами поверх них. Его макияж был безукоризненным, вплоть до ярко-розовой помады. Он скакал по дому на высоких каблуках, сосал леденец и разговаривал как сумасшедший гей. Ситуация ухудшилась, когда он стал выходить на улицу в таком виде. Он ходил туда-сюда по Голливудскому Бульвару и разговаривал с незнакомцами.
Сначала я поддерживал его и гордился его отношением к искусству. Но в конце концов, я не выдержал. Мое мужское начало взбунтовалось. И однажды, когда он начал орать на меня из-за каких-то проблем в школе, я назвал его педиком. Как только это слово слетело с губ, мой отец замахнулся на меня. Он был быстр, но каким-то образом мне удалось увернуться от удара. Я тоже хотел ударить его, но на полпути осознал, что нехорошо проявлять насилие по отношению к собственному отцу. К тому времени он
