бассейна. Однажды у меня возникла удивительная идея. Я посмотрел на здание и сказал: «Это же трамплин для прыжков в воду, друг мой».
У меня в Мичигане некоторый опыт прыжков в водоёмы с железнодорожных эстакад. Иногда мы ждали, прямо пока не пойдёт поезд, это было безумным приключением. Майк ко всему относился как к игре, поэтому мы начали с прыжков в воду с двухэтажных зданий. Нам было всё равно, что вокруг бассейна загорали люди; это было даже веселее, быть парнем, который вылетел с небес и приземлился рядом с ничего не подозревающим загоравшим там человеком.
Если был шанс быть пойманными, то мы прыгали и тут же уносились как летучие мыши из ада, продираясь сквозь задние дворы. Но были случаи, когда мы выплывали из воды и видели, что опасности быть пойманными не было, и это давало нам ещё одну возможность ввергнуть кого-нибудь в шок, вопя, танцуя или корчась.
Мы, наконец, добрались и до пятиэтажных зданий. Нашим любимым было то, что находилось на Кингз Роуд. Мы залезли на крышу, посмотрели вниз и увидели бассейн размером с почтовую марку, и мы решили сделать это. Затем я начал экспериментировать с разными стилями прыжков, я не нырял в бассейн, сначала я просто прыгал на крыше здания, выполняя разные движения супермена. Потом я разбежался и вместо того, чтобы прыгнуть далеко вперёд, я прыгнул прямо вверх, описал дугу, перевернулся вниз, а затем опустился точно в бассейн.
Глубина бассейнов не имела значения. Чтобы приземлиться, не нужно много воды. Если бассейн мелкий, то в момент касания воды, тело нужно направить в бок, чтобы использовать и ширину, и глубину воды.
Мой папа знал о наших прыжках, и он далеко не был фанатом этого. Он не пытался положить этому конец, но время от времени читал мне лекции: «Не надо прыгать. Ты же знаешь, что всё время куришь траву. Это плохая комбинация». В то время мы не обсуждали многие вещи. Он жаловался, а я игнорировал его и говорил: «А мне всё равно. Пошёл ты».
В один июньский день в тот год Майк и я осматривали один квартирный дом ниже по улице в квартале от моего дома. Бассейн был маленьким и в форме слезы, и самая глубокая точка была в самой маленькой части слезы. Чтобы залезть на здание, нужно было использовать наружную лестницу, мы навели много волнения, взбираясь, и кто-то начал орать на нас, чтобы мы спустились.
Мы даже и не думали о том, чтобы остановиться. Я сказал Майку начинать, и он прыгнул, я услышал всплеск воды. Потом я влез на лестницу. Я даже не посмотрел вниз, чтобы измерить угол — я был больше обеспокоен людьми, которые орали.
Я прыгнул и, когда был в воздухе, понял, что переусердствовал с прыжком и промахнусь мимо бассейна, но я ничего не мог с этим поделать. Бетонный пол приближался ко мне, я с ударом приземлился на пятки и промахнулся где-то на десять дюймов. Я был ошеломлён, упал назад в бассейн и начал тонуть. Каким-то образом, несмотря на состояние паралитического шока, я смог вытолкнуть себя из бассейна, перекатиться на участок бетона и издать этот нечеловеческий звук, который, казалось, исходил из глубин ада.
Я осмотрелся и увидел Майка, но я не мог пошевелиться. Кто-то вызвал скорую помощь, и медики неуклюже закатили меня на носилки, почти роняя меня в процессе. Они не зафиксировали носилки в машине скорой, поэтому я бился в агонии весь путь до больницы. Были боль, шок и ужас, я знал, что что-то серьёзно повреждено, потому что я всё ещё не мог двигаться.
Они отвезли меня в госпиталь Синайский Кедр, я прошел рентген, и, спустя некоторое время, доктор вошёл в палату и сказал:
— Вы сломали спину, и всё не очень хорошо.
Я сохранял достаточно оптимистичный и бесслёзный взгляд на всё это, но, когда он дал мне прогноз, я начал плакать:
— А как же моё лето? Как же мой атлетизм? Как же моя жизнь?.
Я начал отчаянно уговаривать каждую проходящую мимо медсестру дать мне обезболивающее, но они ничего мне не давали без разрешения доктора. Затем, крича, ворвался Блэки:
— Что я тебе говорил? Кто теперь прав? Разве я не говорил тебе, что это когда-нибудь произойдёт? Ты куришь траву. Ты прыгаешь с этих крыш. Это должно было случиться.
А я просто посмотрел на медсестру и сказал:
— Кто-нибудь заберите его отсюда. Ему нельзя здесь находиться.
Наконец, они стали меня лечить, присоединили ремнём искусственную дыхательную систему с поясом вокруг груди. Мне сказали, что мой позвоночник был сплющен как блины, и месяц растяжек поможет вернуть его в нормальное положение.
В первую неделю в госпитале меня навещали Майк, Хиллел и ещё несколько друзей. К тому времени я завоевал Хайю, и она была типа моей подругой. Однажды она навестила меня, прилегла на кровать и дала мне почувствовать её сверху, и это было реальным удовольствием: «О'кей, я сломал спину, но зато мои руки на груди этой девушки, в которую я влюблён со своего первого урока испанского».
После двух месяцев растяжки я начал сходить с ума от отсутствия движения. Однажды пришёл Хиллел, и я сказал ему:
— Я не могу здесь больше здесь находиться. Ты должен забрать меня отсюда.
Он спустился вниз, чтобы приготовить машину, а я развязал пояс, перевернулся и встал на две ослабленные ноги. Сверкая своей голой задницей из больничного халата, я стал, как Франкенштейн красться по коридору. Все медсёстры обезумели и кричали, что мне нельзя никуда уходить ещё две недели, но мне было всё равно. Каким-то образом я спустился по лестнице, и Хиллел помог мне залезть в машину. До того, как я пошёл домой, я уговорил его отвезти меня к зданию, где я разбился, чтобы я смог понять, что я сделал не так.
Я провёл следующие несколько недель в своей постели в горизонтальном положении. Отлично, что меня навещала подруга моего отца по имени Ларк, красивая, относительно успешная, двадцати с небольшим лет актриса. Она приходила в любое время: в течение дня, поздно вечером, когда угодно, чтобы сексуально лечить меня. Я снова надел свой пояс, и приходилось всё время говорить ей, быть очень аккуратной, но на мне безумно прыгал этот дикий призрак нимфоманки. Это делало мое выздоровления немного более приятным.
Тем летом я поехал назад в Мичиган, но у меня всё ещё были проблемы со спиной. Каждый раз, когда я делал рентген, врачи всегда говорили, что она не выглядела хорошо — она была изогнута, позвоночник всё ещё был сжат. Это были плохие новости. Но через какое-то время моя спина постепенно улучшалась. Однажды Майк приехал ко мне в Мичиган. Он пришёл ко мне домой после этой утомительной поездки, абсолютно измученный и лишённый сна, потому что всю дорогу он был зажат между огромным храпящим индейцем и кем-то, кто постоянно вскакивал. С собой него был журнал Пентхаус, я помню, как открывал его, и все страницы были склеены. «А, это так и было, когда я купил его», — врал Майк.
Но он был счастлив как кролик, когда вселился. Моя мама относилась к нему как к своему собственному сыну, а Стив дал нам свою машину, чтобы посмотреть Мичиган. Мы взяли палатки и поехали на Верхний Полуостров, навестили мою тётю и двоюродных братьев с сёстрами, а потом катались на водных лыжах. Мы были двумя парнями, взрослыми снаружи и детьми внутри, но, конечно, не воспринимавшими себя детьми, а считавшими себя Хозяевами Вселенной и всех форм жизни, включая взрослых. Мы были хипповее, круче, красивее, мы знали больше, чем они, обо всём, о чём можно знать больше. И нам это нравилось. Юность — такое весёлое время жизни, потому что ты думаешь, что всё знаешь, и ты ещё не добрался до той точки, когда понимаешь, что не знаешь практически ничего. Наше лето было весёлым, и, когда Майк был готов вернуться назад, я помню, как моя мама пришла с огромным количеством сумок с едой для этого бедного парня, которому приходилось ехать обратно домой на автобусе. Она испекла ему ореховый пирог, дала ему огромную, промышленных размеров сумку с карасями из Фермы Пепперидж и относилась к нему как к маленькому принцу.
Я вернулся к началу своего второго года в Фэйрфэкс, но дома возникало всё больше и больше проблем. После ареста, пока мой папа ожидал приговора, он стал намного более осторожным. Он полностью прекратил продавать наркотики и стал типичным голодающим актёром. Мы воевали из-за самых бытовых вещей. Однажды он был взбешён тем, что я съел тарелку его супа; в другой раз я разозлил его, когда съел из холодильника сэндвич, который он весь день хотел съесть сам.
