мог терпеть критику в свою сторону. Но теперь я начал слушать. Айон навещала меня, мы шли против правил, довольно часто делая остановки в туалете, что очень много для меня значило. Потому что мне так не хватало любви.
Примерно через две недели пребывания в центре, меня навестил Боб Тимонс. Он знал, что я проигнорировал похороны Хиллела, так что сказал мне, что отвезет меня на денек кое-куда. Мы приехали к еврейской части кладбища Форест Лоун и гуляли там, пока не нашли могилу Хиллела. На камне было написано что-то, типа «Хиллел Словак. Преданный сын, брат, друг, музыкант».
Я сидел там вместе с Бобом и говорил:
— Ага. Окей, ну вот он и есть. Я так понимаю дело сделано. Теперь мы можем уйти?
— Я так не думаю, — сказал Боб. — Я пойду прогуляюсь. А ты сделай мне одолжение, поговори с Хиллелом и расскажи ему, что ты чувствуешь из-за его смерти. И почему бы тебе не пообещать, прямо здесь и сейчас, что ты больше никогда не вставишь иглу в вену и что ты больше не будешь принимать наркотики и пить?
— Разговаривать с чем? Это трава с камнем на ней.
— Просто представь будто Хиллел здесь, слушает тебя. — сказал он, уходя.
Я сидел там, чувствуя себя очень странно. А потом сказал:
— Эй, Слим!
И сразу стена развалилась. Я стал рыдать, как еще никогда не рыдал. Я разговаривал с Хиллелом и рассказал ему все о том, как я его люблю и как я по нему скучаю. И я пообещал:
— Я чист. Я на реабилитации. Обещаю тебе, что больше никогда не воткну иголку себе в руку. Я останусь чистым!
Я плакал и на пути обратно.
Когда я решил, что несмотря на то, что произойдет в моей жизни, я не буду больше принимать наркотики или пить, эта горилла, которая доставала меня все эти годы, ушла. Как только я закончил реабилитацию, я даже больше не хотел обдолбаться. Я как бы выключил этот голосок в моей голове, что было прекрасно. Я все еще ходил на анонимные встречи, я ходил по больницам и разговаривал с другими алкоголиками, но не нырнул окончательно в удивительную возможность увидеть реальные физические изменения. Я прошел полпути и стал отступать.
Когда я прибыл в ASAP, я хотел умереть. Спустя тридцать дней я уже хотел работать, писать песни, быть группой. Так мы и сделали. Фли был рад и поддерживал меня после того, как я вышел из реабилитации. Мы сразу же начали репетировать с D.H. и Блэкбердом. D.H нам очень подходил — он был веселым и очень любил музыку. С Блэкбердом было намного сложнее. Он был очень талантливым гитаристом, но никогда не видел группы, где все вмести веселились. Он привык к тому, что Джордж Клинтон давал ему запись, он уходил в другую студию один и работал там пару дней. D.H мы знали давно, а Блэкберд никак не хотел сближаться. Он был намного старше нас. И чем больше мы играли, тем сильнее мы понимали, что у нас ничего не получается с ним.
Примерно в то время D.H. познакомил Фли с молодым гитарным феноменом по имени Джон Фрусчанте. Джон был ярым фанатом Chili Peppers с шестнадцати лет. И если уж на то пошло, то я встретил Джона раньше, чем Майк. Примерно в то время, когда вышел Uplift мы сыграли большое шоу в Пасадене. Я припарковался, вышел из машины и пошел в парк, чтобы найти место, где можно было уколоться. Именно тогда два молодых парня подошли ко мне и сказали:
— О боже, Энтони, мы просто хотели сказать привет. Мы очень любим вашу группу.
Я поболтал с ними немного, потом пошел через парк и уселся на первых ступенях, которые увидел, и вколол героин. Потом я посмотрел наверх и увидел, что сижу на ступенях отделения полиции Пасадены.
После того как Джон очень понравился Фли, я стал проводить с ним очень много времени. В то же время Боб Форест очень хотел, чтобы Джон был гитаристом в его группе Thelonius Monster. Джон сказал мне, что он едет на пробы в гараж Боба, так что я его туда отвез. В моей голове он ехал на пробы к Red Hot Chili Peppers. Одно его исполнение и я уже знал, что он наш парень.
Теперь был мой черед увольнять. Блэкберд жил в Южном Централе, поэтому я решил ему позвонить:
— Блэкберд, это Энтони. У меня плохие новости. Я очень извиняюсь, но у нас с тобой ничего не получается. Мы идем разными путями. Спасибо тебе за все.
— Ты сукин сын. — сказал Блэкберд.
— Что?
— Ты сукин сын!
— Ну Блэкберд, это не я. Это жизнь. Я всего лишь посланник. — сказал я.
— Ты сукин сын. Я спалю твой дом.
— Блэкберд, не надо сжигать мой дом. Это решение группы. Просто ничего не выходит. Это не твоя вина и не наша. Такова ситуация.
— Ладно, ладно. Я принимаю извинения. Если ты принимаешь тот факт, что я сожгу твой дом.
Это был конец нашего разговора. Я был сукиным сыном, и он спалит мой дом.
Не все сразу стало нормальным, когда Джон пришел к нам. Но мы все сразу почувствовали любовь в Red Hot Chili Peppers, которую мы не чувствовали давно. Он был тем молодым парнем, который посвещал кажую минуту своей молодой жизни музыке и это можно было почувствовать. Каким бы неопытным был Джон, он отдавал нам все, что мог. Теперь у нас была группа, в которой все чувствовали себя хорошо.
Вместо того, чтобы попытаться сделать альбом мгновенно, мы решили просто поиграть немного, написать новые песни и порепетировать старые. Но пришли новые преграды. D H и Фли стали часто ссориться на разной почве. DH был диким мустангом в музыке, а Фли аккуратистом. Некоторые проблемы начали возникать между мной и DH тоже. Как только я стал трезвым, я начал думать, что все тоже должны за мной последовать. «Окей. Если вы не заметили, то я теперь трезв, так что закрывайте Боливию, и все положите на пол свои наркотики и алкоголь». На каком-то уровне, я думаю, DH понимал, что его наркотики и алкоголь станут проблемой. Он стал появляться поздно и не всегда в хорошем состоянии. Я просто терял терпение и не мог его понять. Зато теперь я знал, каково это, терпеть чье-то невыносимое поведение в группе.
Пока мы репетировали, я начал писать песню Knock Me Down. Это была песня, которая описывает, каково это, быть наркоманом, иметь эго и думать, что ты сможешь противостоять силам природы. Но еще это была любовная песня Хиллелу. У меня были листы и листы куплетов, но не было мелодии или организации. Джон подошел ко мне сразу после того, как мы его приняли и сказал, что я могу показывать ему все что угодно и мы будем работать вместе. Одна из первых вещей, которую я показал Джону, была «Knock Me Down.» Я предупредил его, что эта песня очень длинная.
— О, это ничего. Я как раз работал над очень длинной мелодией и я вижу как она прекрасно подойдет к твоим словам. — сказал он.
Он сел, изучил лирику и стал впаивать ее прямо в его мелодию. Через несколько минут была готова вся песня. Это было удивительно:
— Окей. Вот еще один способ, как сочинять песни.
Даже когда Хиллел был с нами, мы всегда вместе с Фли писали слова и сочиняли музыку, но она звучала совершенно по-другому на бас-гитаре. Теперь я чувствовал, что могу написать что угодно и подойти к этому новому другу, сесть и написать целую песню. Я чувствовал, что с этим парнем все возможно. Я мог показать ему мои самые сокровенные стихи, и он ни разу их не критиковал. Не было ни одного раза, когда он читал стихи, чтобы посмотреть нравится ему или нет, будет ли ему охота это делать. Все что я писал, должно было обязательно стать песней. Теперь я не боялся, что меня станет кто-то критиковать, я не боялся показывать новые вещи, и поэтому у меня произошел новый рывок к написанию хорошей музыки.
Джон и я постепенно, но уверенно становились такими друзьями, которые проводят вместе каждый день, потом идут по домам и звонят друг другу, чтобы пожелать спокойной ночи перед сном. И когда мы просыпались, мы опять звонили друг другу «Ну что, чем займемся сегодня?» Немного после, мы никуда не ходили и нечего не делали по раздельности, что очень редкий и важный, но слишком интенсивный опыт. Хотя Джон прошел через наркотическую и алкогольную зависимость, было видно, что он хотел отдать все это за создание новой музыки.
