необходим. Обрывки той формулы мелькали у нее в голове, фрагменты великой тайны, которую она некогда – в полузабытьи – знала от начала и до конца.
В дверь постучали, и девочка удалилась, но почти сразу же вернулась.
– Герцог желает вас видеть, миледи, – сказала она.
– Вначале я хочу навестить свою подругу, – сказала Адриана. – Ты знаешь, где она?
– Да, миледи, но…
– Тогда, пожалуйста, отведи меня туда.
Девочка поклонилась.
– И скажи, чтобы мне принесли сына.
Врач, хлопотавший вокруг Креси, был очень молод.
– Она должна отдохнуть, – увидев Адриану, сказал он.
– Она выживет? – тихо спросила Адриана, прижимая к груди спящего Нико.
– Маловероятно, но может, – ответил он. – Она необыкновенно выносливая.
– Она мой самый близкий друг, мсье. Если она выживет, я буду перед вами в неоплатном долгу.
– Вы будете в долгу не передо мной, – покачал головой врач, – перед Богом. От меня тут мало что зависит, я лишь вынул пули и зашил раны.
– Прошу вас, позвольте мне взглянуть на нее, – попросила Адриана.
– Ну, если вы так хотите…
Лицо Креси всегда было необыкновенной белизны, но сейчас оно было не просто белым, а полупрозрачным, как тончайший фарфор. Волосы ее рыжим пламенем разметались на подушке. Грудь едва заметно поднималась и опускалась.
– Поправляйся, Вероника, – прошептала она, наклоняясь и целуя ее в щеку.
Ресницы Креси разомкнулись. Губы, окрасившись кровью, издали какое-то шипение, из горла вырвался клекот. Не выпуская Нико из рук, Адриана опустилась рядом с Креси на колени и взяла ее за руку, показавшуюся безжизненной.
– Мы нашли тебя, – выдохнула Креси, и голос ее прозвучал, как нож скрежещет о точильный камень. – Мы нашли тебя.
И она снова закрыла глаза.
Адриана почувствовала, что ее новая кисть задрожала, даже как-то загудела. Она вдруг осознала, что этой рукой она сжимает пальцы Креси, и почувствовала, как ужасная ледяная дрожь переходит из Креси в нее, поднимается по руке вверх и проникает в позвоночник. Сдержав крик, она вышла из комнаты.
Николас проснулся как раз в тот момент, когда она вернулась к себе, и уставился на нее недоуменными глазенками. Прежде чем передать его на руки няне – женщине с лицом, сияющим добротой, – она спела ему колыбельную песенку, чтобы отвлечься и забыть странные слова, сказанные Креси. Несомненно, это был просто бред, но Адриану мучило то, что ни голос, ни глаза не принадлежали Креси, словно какое-то другое существо заняло ее тело.
Возможно, это была истинная Креси, которая умело прятала свой ледяной взгляд и голос человека, не знающего пощады, смягчала трепетом чувств – непрерывная актерская игра, только не на сцене, а в жизни.
Адриана любила Креси, но даже сейчас она не доверяла ей. Даже сейчас она боялась ее.
– Мадемуазель, герцог… – Девочка беспокойно ходила вокруг нее кругами.
– Спасибо, моя дорогая, за напоминание. Почту за честь прямо сейчас предстать перед герцогом.
Похоже, ее затянувшееся опоздание ничуть не волновало ни герцога Френсиса Стефена Лоррейнского, ни Эркюля д'Аргенсона. Они сидели за столом, перед ними стояли нетронутыми бокалы с вином и тарелки с супом, они ждали ее и тихо переговаривались. С ее появлением оба встали.
Обстановка комнаты была довольно странной, в духе давно прошедших веков, но освещалась алхимической лампой в форме луны, подвешенной к высокому потолку. На одной из стен висел гобелен с изображением охотников, преследующих оленя, на другой – фамильный герб Лоррейнов. На большом блюде лежал олений окорок, при виде его Андриана почувствовала безудержный приступ голода.
– Мадемуазель, пожалуйста, присоединяйтесь к нам, – пригласил юный герцог.
Адриана села за стол, от голода у нее дрожали руки, но она ждала, пока герцог не начнет есть суп, и только после этого она притронулась к кушанью. Времена придворного этикета и хороших манер с падением кометы ушли в прошлое, но сейчас она поняла, что хорошие манеры стали неистребимой привычкой.
Однако, распробовав суп, она почувствовала, что воля ее ослабела, и Адриана набросилась на мясо, подобно голодной собаке, забыв о приборах, лежащих перед ней на столе.
Герцог улыбнулся:
– Отвыкли от хорошей еды, мадемуазель?
Адриана кивнула, прожевав, заговорила:
– Да, отвыкла, ваша светлость. Я не ела мяса… – она замолчала, подсчитывая, – больше месяца. А то, что мы ели в последний раз, было не таким вкусным.
– Баранина?
– Нет, это была собака.
