— Но я вынуждена была… Ты пытаешься смутить меня. Ты один из моих врагов?
— К тебе возвращается память.
— Да. Ты Николас? Или ты один из тех, кто приходил раньше? Лилит? София?
Николас улыбнулся загадочной и одновременно раздражающей улыбкой:
— Может быть, я твой сын. А может быть, Эркюль. Кем еще ты хочешь, чтобы я был?
— Что тебе нужно? Пришел мучить меня? Напомнить, что все, кого я любила, умерли? Моя душа зачерствела.
— Настолько, чтобы убить собственного сына?
— Я не знаю его. Он не знает меня, единственное чувство, которое он ко мне испытывает, — ненависть. Разве он мне сын?
Николас на это лишь рассмеялся.
— Что тебе нужно? — вновь спросила Адриана.
— А Бог так любил мир… — начал Николас, глядя на нее в упор своими византийскими глазами. — Бог любит этот мир, Адриана.
— Во время нашего последнего разговора ты сомневался в существовании Бога.
Он слегка нахмурился:
— Возможно, я неточно выразился, возможно, вера вновь вернулась ко мне. Возможно, я люблю мир, и этого достаточно.
— Есть Бог, нет Бога, знаю только одно: Он меня не любит.
— Может быть, и не любит, а может быть, ты не можешь почувствовать Его любовь. Когда ты любила Николаса, ты любила каждый атом его существа? Оплакивала каждый его выдох и дорожила каждым вдохом? Ты страдала, когда он обрезал ногти или когда ему стригли волосы? Любовь Бога отличается от человеческой, Адриана. Она более глубокая и сложная, способная вызывать ужас и требующая жертв.
— Каких жертв?
— Твоих жертв, — шепотом прозвучало в ответ.
Правая рука Адрианы светилась, с помощью левой Адриана подняла ее вверх.
— Моя сила иссякла, — сказала она. — Все мои джинны либо погибли, либо покинули меня.
И тут Николас начал смеяться. Не привычным сдержанным, веселым смехом, а раскатистым. Адриана с удивлением смотрела на него:
— Мое плачевное бессилие рассмешило тебя?
— Ты обрезаешь ногти шпагой? Ты гасишь свечи выстрелом пушки?
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать?
Вместо того чтобы ответить, Николас нагнулся и поцеловал ее. Адриане показалось, что в нее влили глоток живой воды, в которой растворилась ее любовь к Николасу, Эркюлю, Креси, сыну.
И Николас исчез.
— Уриэль? — воззвала она к серой громаде неба. — Господи?
Ответа не было.
Она проснулась в соборе, таком огромном, какого ей еще не доводилось видеть. Колонны поддерживали потолок, необъятный, ее взгляд с трудом мог его охватить. Она слышала, как священник читал «Те Deum»,[7] пахло ладаном.
Новое видение?
Нет, колоннами были стволы сосен, такие огромные, что четверым взявшимся за руки их было не обхватить. «Те Deum» звучал на непонятном ей языке, пахло вовсе не ладаном, а табаком и сосновой смолой, которая потрескивала на поленьях в горевшем неподалеку костре.
Разговор стих.
— Она проснулась, — сказали по-французски.
Глаза защипало от дыма костра, навернувшиеся слезы вернули им ясность, и Адриана увидела сидевшего подле нее индейца. Он был непривычной, но приятной наружности.
— Адриана? — Этот человек по-французски говорил значительно лучше.
— Вероника?
— Это я. Как ты себя чувствуешь?
— Я долго спала?
— Почти две недели ты то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Ты едва не умерла. Иногда мне казалось, что я тебя окончательно потеряла.
Адриана хотела спросить, где она была, но побоялась нового разговора в духе того, что она только что вела с «Николасом». Вместо этого она приложила руку к горлу и сказала:
— Я хочу пить.
— Я принесу воды.
Через несколько минут ей влили в рот чуть теплую, приятную на вкус воду. Креси потрогала ее лоб.
— Кажется, жар наконец-то спал, — сказала она.
Адриана окинула взглядом свое тело: на левую ногу были наложены шины. При вдохе сильно болели ребра. У нее в голове не укладывалось, как она могла ехать в таком состоянии.
— Где остальные?
— Эркюль погиб.
— Я это помню. — У нее перехватило в горле, но она превозмогла себя. — А где остальные?
— Из команды уцелело примерно половина. Все твои студенты живы, включая Елизавету, жив и отец Кастильо. Несколько твоих телохранителей погибли в бою с этими индейцами.
— Так они наши враги? — Адриана перевела взгляд на индейца.
— Они стреляли в моих воинов, — пояснил индеец. — И мои воины их убили. Если бы их ружья молчали, они бы остались в живых.
— Кто вы?
— Я не решаюсь назвать свое имя тому, кто силен, как ты. Осмелюсь лишь признаться, что я, подобно тебе, маг. Мы вместе вели бой с Солнечным Мальчиком, хотя иногда мне казалось, что ты на его стороне. Между прочим, он остался жив. Его армия преследует нас, нас разделяют два или три дня пути. Я еще слишком слаб, чтобы знать точно.
— А куда мы направляемся?
— К вашим соотечественникам, в Нью-Пэрис.
Адриана попыталась вспомнить, где находится этот город, но безуспешно.
Индеец заметил ее растерянность.
— Когда-то он назывался Мобил, — подсказал он. — Главный город Луизианы.
— Понятно. А зачем мы туда направляемся?
— Потому что у нас с вами там есть дела, — сказал индеец, после чего поднялся и ушел.
— Мы их пленники, но они обращаются с нами хорошо, — пояснила Креси. — Об убийстве твоих телохранителей он, похоже, сказал правду, недоразумение вышло.
— Мои телохранители убиты, джинны покинули меня, я одна, как в самом начале, Вероника.
— Ты не права, у тебя есть я, Линней и Эмили, Ломоносов. Они хотят видеть тебя, но я их не пускаю.
— Но я больше никого не могу защитить. Королева ангелов мертва.
— Вот и хорошо, может быть, теперь оживет Адриана, — сказала Креси.
— Я не уверена, я… — Но Креси не желала продолжать эту тему. — Я тяжело ранена?
— У тебя сломана нога и ребра пострадали. Ты потеряла много крови, а потом у тебя начался жар. Сейчас он, кажется, спал, и теперь ты быстро поправишься.
— Поправлюсь? Какой в этом смысл? Пока ты сражалась с Оли… — Адриана осеклась на полуслове, вернулся индеец.
— Солнечный Мальчик победил нас обоих, и его армия идет за нами по пятам. Но я думаю, есть способ одержать над ним верх. Вот он. — Индеец показал на ее руку.
