тревожиться? Никто не ждет от тебя победы. Ждут выдержки: пробеги от сих до сих и обратно, как бы долго ни пришлось бежать.
Когда кулаки разогнали закупорку, Ян лег на спину, позабыв о чистоте одежд, и подарил дыхание небу. Оно было одноцветным. Днем не было солнца. Ночью не будет звезд. Долгие месяцы тяжелое небо перекрывало их, как оловянная крышка мелкий горшок.
Он перевернулся и посмотрел на небо над шахматным полем хлопка и капусты: в том направлении, сообщил ему Чжоа, они полетят завтра за тысячи миль, в Пекин. Ян не мог представить себе ни это расстояние, ни дыбящиеся горы и грозные теснины, где, утверждал Чжоа,
Вновь услышав девичий смех, он вытянулся и приподнял голову над молочаем. На дороге показались другие бегуны, с ними поравнялся бежавший назад Чжоа. Девушки смеялись, потому что команда хватала Чжоа за живот, чтобы тот улыбнулся. Все любили подтрунивать над Чжоа, всем нравилась его улыбка. Бесподобная. Чжоа посчастливилось родиться с лишним ромбовидным зубом прямо между двумя передними зубами. «Блестящий, да еще и здоровый», – сказал об этом феномене Янов дядюшка. Даже издалека Ян видел, как сверкает зуб Чжоа.
Вдруг хихиканье смолкло, а улыбка Чжоа улетучилась. Бросив взгляд на дорогу, Ян увидел трех юношей с дробовиками: парни изучали колдобины и делали вид, будто идут по следу бегунов. Шутка, разумеется, но смешно не было никому, кроме этих троих.
То были не просто охотники. Растрепанные волосы и громкая развязная речь троицы выдавали рабочих головорезов из растущей полубандитской прослойки, которая предпочитала образованию заводы и подвалы, собиравшие игроков в
Спортивные соревнования лишь в последние годы были признаны допустимыми, после чего их стали проводить беззапретно. Словно бы комнатные птицы в непокрытых клетках вновь запели в парках. Только этим утром сестра сказала Яну, что видела в гостинице «Дружба» женщину с кошкой на руках. Запрет на приобретение домашних животных никто не отменял; кошку привез в подарок гостинице недавний постоялец из Лондона.
– Представляешь? – дивилась сестра. – Из-за границы, кошка?..
С трудом, думал Ян, пытаясь примирить в себе иронические парадоксы: хулиганы-реакционеры, свободные кошки, фальшивые гробницы… Чем не парадокс:
Внезапно мечтательное забытье Яна разбилось вдребезги: взрыв, еще два, потом опять – последний. Вскочив на ноги, Ян посмотрел вниз, на ряды кустов и канав. Досрочный салют в честь Дня образования КНР? Выхлоп припозднившегося трактора?
Ян увидел, как три охотника бегут мимо его
Примириться со всем этим было чрезвычайно трудно.
В таможенном терминале Пекинского аэропорта американские журналисты нервно разбирались в бланках, ожидая проверки багажа, и сглатывали, вдруг осознав то, что всегда осознают янки, впервые нюхнувшие коммунистической атмосферы: «Они-тебя-достанут-и-
– Всегда полезно иметь знакомства в мэрии, – заключил редактор.
Мудэ сухо улыбнулся и двинулся к заждавшемуся фургону.
Легкоатлеты прибывали из своих частей света на срок, зависевший от бюджетов соответствующих стран. Тем, кто был победнее, предстояло прилететь, пробежать и улететь. Те, кому повезло больше, получали пару дней на акклиматизацию.
Американские бегуны жили в Пекине почти неделю и жалели, что им так сильно повезло с бюджетом. Восточная еда ослабляла нижний отдел кишечников, пекинский воздух закупоривал легкие. «Если на бегу впаяться в стенку на
Американцев разместили в современной гостинице «Великая стена» с музычкой в лифтах, а также текучим контингентом медленных и быстрых гарсонов, закрепленным за каждым номером. Прибывшие азиаты, японцы и корейцы, жили в «Пекин-Хилтоне». Европейцев разбросали кого в тот отель, кого в этот. Китайцы расположились в комплексе общежитий вместе с большинством гостей из стран Третьего мира. За день до марафона на месте были все, кроме танзанийца Магапиуса Дасонга.
Пережив дневной перелет на древнем русском турбовинтовике, изнуренный и бессонный Ян лежал в крошечной общежитской комнатухе на двоих. Против ожидания, первое заоблачное путешествие ничуть не походило на развлекательную поездку. Старый самолет обрушил на Яна рев и сквозняки, сиденья были тесными, окна – слишком маленькими. Поначалу Яна завораживали огромные горы – такие высоченные, такие грозные на вид, – а потом, изучая массив в полевой бинокль, который передал ему коллега отца, Ян обнаружил, что дикие склоны приручены людьми. Столетия голодного труда высекли на них ступени – тысячи нисходящих сельскохозяйственных террас.
Ворочаясь теперь на узкой койке, Ян корил себя за то, что смотрел вниз. Стоило смежить веки и постараться уснуть, как перед глазами вставали горные склоны, поделенные на террасы: каждая – несколько футов подпорной стенки, несколько дюймов земли, усилия стольких рук и лет – ради еще одной бесценной тонны зерна, еще одного прицепа капусты.
Блин всегда знал, что его зовут по- особенному. Папа называл Блина «Лин У»[179] в честь своего отца – каменщика. Мама называла Блина «Билл» в честь своего – миссионера. Так что, если честно, Уильямом Блин никогда не был.
Что не помешало учителю звать Блина Уильямом с того дня, когда он пошел в шестой класс
