развитие кибернетики, которую именовали не иначе, как «псевдонаукой на службе империалистической реакции». Шахматисты лучше других знают, что такое потерянный темп. Мудрец назвал эту игру трагедией одного темпа.
Сегодня мы говорим с чистым сердцем: спасибо славному прыгуну Фосбюри, многому научившему нас; спасибо мудрому изобретателю системы рейтингов профессору Эло, без которой немыслима сегодня наша шахматная жизнь; спасибо Валентине Ивановне Шапошниковой, смело продолжающей идти непроторенным путем разведчицы, но уже не на фронте, а в науке. Не так прост, не так однозначен человек, как это кажется семиверстовцам, и изучен, к счастью, еще далеко не до конца.
* * *
Итак, Валерий Михайлович Корягин, полковник, с помощью друзей рассчитал биоритмы Анатолия Карпова и довольно точно предрек его успех в первых четырех партиях. От одного своего коллеги он услышал примерно то, что не раз приходилось слышать Валентине Ивановне Шапошниковой:
— Если бы ваши биокарты имели действительно такую силу, то шахматные, как, впрочем, и другие спортивные, состязания потеряли бы свой смысл: что за резон проводить их, если заранее известно, кто победит. Пройдет неделя-другая, и ваши прогнозы ничего, кроме улыбки, вызывать не будут. Корчной — опасный противник (и это признает Карпов), его рейтинг чуть ниже, чем у чемпиона, вспомните, как провел претендент отборочные поединки к матчу, и... даю вам добрый совет, спрячьте подальше вашу таблицу.
Валерий Михайлович тому совету не внял и после четвертой (как и после шестой) принимал от коллеги «уверения в глубоком почтении».
Нам надо, нам обязательно надо знать каждый факт точного биоритмического прогноза.
Не они ли фундамент той современной отрасли знания, которую все реже называют гипотезой и все чаще теорией?
* * *
Итак, в Мерано счет 3 : 1.
«Теперь я буду только выигрывать!» — заявляет Корчной.
«Матч приобретает новый интерес, а претендент — новый стимул. Ведь этот счет уже встречался в Багио, и ему удалось настичь чемпиона» — к этому сводятся высказывания многих западных газет. Заметно повеселели секунданты Корчного — английский гроссмейстер Майкл Стин и молодой гроссмейстер из США Ясер Сейраван.
Они не скрывают восторга и горячо жмут друг другу руки, когда видят, как в седьмой партии останавливает часы и расписывается на бланке Анатолий Карпов. Потом на лицах секундантов Корчного отпечатывается недоумение. Они ничего не понимают, они убеждены, что судья, объявивший о ничьей, ошибся. Зато удовлетворенно улыбаются секунданты Анатолия Карпова.
Произошел редкий в матчевой практике эпизод.
...Ферзь, две ладьи и конь претендента, играющего белыми, навалились на позицию черного короля. Пожертвовав пешку, белые напали ладьей на черного ферзя. Издали может показаться, что отступить он не имеет права. Однако претендент лучше, чем его секунданты, видит возможность, имеющуюся в распоряжении черных. Он подходит к главному арбитру Паулю Клейну из Эквадора и что-то говорит ему.
Анатолий Карпов рассказывает о том, что произошло дальше:
— Ко мне подошел главный арбитр и передал предложение Корчного о ничьей. Ничья достигалась форсированно ответным нападением ладьи на ферзя. Я принял предложение, остановил часы и не понял, почему в зале раздались аплодисменты. Потом мне сказали, что чуть не весь зал подумал о том, что я сдал партию. После того эпизода судьи решили извещать зрителей о результате партий с помощью табличек.
Не знаю, чему так радовалась английская «Санди таймс», не скрывавшая своих симпатий к Корчному. Написала: «Наш прогноз начинает сбываться». Что это был за прогноз?
После того как претендент одержал победу в шестой партии, «Санди таймс» опубликовала его большой портрет. Гроссмейстер был снят в зеркальных очках, в которых отобразилась, естественно, в зеркальном варианте позиция шестой партии. Рядом был помещен маленький портрет чемпиона. Большая статья называлась «Корчной преисполнен желания двигаться вперед к шахматной короне путем триумфатора». Странное дело, газета, во все времена превозносившая свою собственную объективность и независимость, о всех трех победах Карпова не написала столько, сколько об одной победе Корчного. Ход матча искажался так же, как на фото — позиция, отражавшаяся в зеркальных очках.
У больших и малых оплошностей есть общее свойство — они редко бродят по миру в одиночку, куда чаще — вереницами, дышат в затылок друг другу, окаянные. Стараясь исправить одну, торопливо и эмоционально, знай, что ждет не дождется своей очереди ее кривобокая сестричка. Будь осмотрителен и помни едва ли не лучший совет Козьмы Пруткова: бди!
После шестой партии, в которой была допущена оплошность, Анатолию Карпову было важно смирить страсти и желание показать другим, а прежде всего себе, что та ошибка — случайность. Разве не соблазнительно обострить игру, ступить на черту риска, а может быть, и переступить ее чуть-чуть, используя преимущество не только быстрого, но и дальнего счета?
Кто-нибудь другой на месте Карпова, возможно, и поступил бы так, но это должен был быть обязательно кто-то другой, ибо чемпион так не поступает, потому-то, между прочим, он и чемпион. Главное, есть вера в себя, абсолютная убежденность в победе. Никто никого никуда не торопит, наоборот, организаторы матча (в противоположность тому, что было в Багио) радуются каждой новой ничьей: как-никак не так все быстро кончится, как боялись поначалу.
Ничья в седьмой партии — первый шаг «возвращения в норму».
Второй шаг будет для претендента куда более неприятным. Дело не только в том, что Карпов применит дебют, который, как утверждают знатоки, еще ни разу не встречался в матчах на звание чемпиона мира. Новинка имела подтекст: раз Карпов взял на вооружение, значит, изучил основательно, скорее всего, еще вернется к ней, это значило, что противнику надо было потратить много-много часов, чтобы в спокойной домашней обстановке начать искать новые пути защиты в дебюте, изобретенном итальянскими мастерами четыре столетия назад. В первой итальянской приходилось искать за доской. То была непростая игра, она длилась восемьдесят ходов, более девяти часов, претендент дважды попадал в цейтнот, «играл на флажке», но успевал каким-то непостижимым образом сделать контрольный ход и нажать на кнопку часов за несколько секунд до того, как этот флажок должен был упасть. Возможно, это были единственные ходы, уводившие от поражений. Восьмая партия лучше других показала, как силен Корчной в защите.
Позиция была своеобразная: два черных коня только и мечтали о том, как бы отдать себя за одну только пешечку белых, преградить ей путь к восьмой горизонтали, кони же белых преследовали прямо противоположные цели: пешка дороже собственной жизни, пасть самим, но дать ей свободу — вот, в общих чертах, к чему сводились намерения сторон.
Два коня — сила необыкновенная. Об этом говорят нам этюды международного гроссмейстера по шахматной композиции Гии Надереишвили, главного невропатолога города Тбилиси. В его работах два коня, «хорошо понимающие друг друга», с успехом борются против черного ферзя, поддерживаемого королем, только в той чете согласия нет и быть не может, ибо разбивают его мудрые кони. Но в том-то и величие и парадокс шахмат, что только два коня ничего не могут поделать с одиноким королем. Два же слона, силу которых сравнивают с силой коней, матуют запросто; как это делается, знает любой шахматный приготовишка. Как матуют одни кони, не знает никто. Вот уж поистине, этого не может быть потому, что не может быть никогда.
ГЛАВА 3
После того как Карпов выиграл девятую партию, на его имя пришла телеграмма из Магадана с необычным адресом: «Италия, Багио, Анатолию Карпову». Она, естественно, дошла до адресата (как доходили и такие: «Италия, Карпову»). Описка символична: в сознании многих любителей шахмат матч в
