Никто не хочет проигрывать. Но так не бывает, чтобы все только выигрывали. Вере объяснили, почему нельзя так поступать, как поступила она: хитрость в чистом, первозданном уничижительном смысле этого слова не оружие шахматиста. Таких не чтут нигде, а в шахматах — этой рыцарски взыскательной игре — по-особому.
— Не понимаю, почему ладья с поля b6 не пошла на c7?
На самом деле ладья может ходить так только в кошмарном сне.
— Вы знаете, я как раз только что спросил об этом своего товарища, — делая над собой усилие, изображает улыбку господин в темно-сером костюме.
А вообще-то, если говорить честно, нечего шутить над блюстителями порядка (безопасности — точнее). Ибо еще живо первое впечатление о встрече с Италией.
Быстрый и бесшумный автобус, в котором мы ехали из аэропорта в Рим, был неожиданно остановлен на мосту, перекинутом через железнодорожные пути. На лицах полицейских, блокировавших движение, читалась плохо скрываемая тревога. Резали слух звуки сирен. Внизу, метрах в трехстах, был виден неестественно развернувшийся поперек шоссе автомобиль, окруженный полицейскими. Словно для того, чтобы показать пример спокойствия и терпения, наш шофер невозмутимо произнес: «Обычная итальянская картинка», раскрыл газету и уткнулся в спортивную хронику.
— А вы знаете, похоже, что там стреляли, — произнес некто, запасшийся биноклем, чтобы лучше видеть лица шахматистов и сейчас не без любопытства разглядывавший сквозь окуляры сцену на шоссе.
Да, стреляли, всего за несколько минут до того, как приземлился наш самолет. Прилети он чуть раньше, мы стали бы свидетелями очередного террористического акта в неспокойном городе Риме.
Едва разместились в отеле, узнали из экстренного выпуска теленовостей о том, что «красные бригады» свели счеты с капитаном-детективом Чириако де Рома, арестовавшим за месяц до того нескольких ее членов. Нападавшие разведали (через кого?), что бронированный автомобиль капитана на ремонте, выведали (с чьей помощью?), что в определенный час и в определенную минуту капитан проедет именно по этому шоссе и будет сопровождать его только один телохранитель, устроили засаду, выпустили несколько очередей и скрылись. Показали по телевизору безутешные лица родных и капитана, и его шофера, после чего передали мини-интервью с неким высокопоставленным чином, который заявил, проницательно и мудро глядя на слушателей:
— Нам известны имена убийц, и я хочу сказать, что будут предприняты самые энергичные меры...
— Не всякий хвастун — итальянец, но всякий итальянец — хвастун, — беззлобно прокомментировала это заявление итальянка-переводчица, прикрепленная к нашей группе.
На следующий день газета «Корриере ди информационе» однако, поместила портреты двух преступников. И не написала: «Они подозреваются», а написала: «Они убили», видимо желая продемонстрировать читателям свою осведомленность. А затем выразила сомнение в том, что террористы будут разысканы и отданы под суд: «Полицейские меры не приносят эффекта. У полиции нет стимулов. Ее зарплата растет медленно и отстает от дикого роста цен. Имея такую зарплату, полиция не может или не хочет зря рисковать и по-настоящему бороться с террористами».
Одну любопытную мысль довелось услышать у телеэкрана:
«Италии никто не угрожает извне. Однако на военные нужды она тратит в сотни, если не в тысячи раз больше средств, чем на борьбу с опасностью внутренней, со всеми этими „красными бригадами“ и неофашистскими формированиями».
Что же касается роста цен... профсоюз полицейских угрожает забастовкой, если не будут приняты его требования о повышении заработной платы. Нетрудно представить, что произойдет на площадях и улицах итальянских городов, если забастуют стражи порядка. Как часто невольно вспоминалось в Мерано: «У полиции нет стимулов».
* * *
Первый раз довелось побывать в Италии в шестидесятом году. Помню, товарищ по путешествию предложил последовать его примеру: вместо того чтобы возвращаться в отель на обед, он покупал за сто лир кулек жареных каштанов и за сто лир банку оранжада, он называл этот комплект «благами жизни» и клялся, что ничего вкуснее на этом свете не ел. Я последовал мудрому совету и ничуть о том не жалел.
Теперь я предлагаю Гагику Оганесяну, журналисту из Армении, поужинать каштанами. Мы скидываемся, только я прошу своего товарища отдать продавцу не все деньги сразу, а сперва одну монету в сто лир. Гагик удивленно пожимает плечами, но просьбу выполняет. Продавец смотрит недоуменно, подкидывает монету, находит самый маленький каштан и протягивает его, давая понять, что торг окончен. Гагик улыбается. Зато на тысячу лир продавец кладет в длинный тонюсенький кулечек уже не десять, а одиннадцать каштанов. Благодарю Оганесяна за соучастие в эксперименте и на следующий день на рынке пробую выяснить, как обстоят дела с лавром. Когда-то в Италии он стоил гроши. За двадцать один год и на лавр невероятно подскочили цены.
Что же касается лаврового венка шахматного чемпиона, то ему в наши дни цены нет. Все труднее достается он. За три только года, прошедших после матча в Багио, население земли выросло почти на двести миллионов, страшно подумать, сколько претендентов на шахматную корону появится в мире через десять, через двадцать лет, до какой степени обострится борьба. Только очень хочется верить, что то «обострение», на которое умышленно шел претендент и в Багио и в Мерано, больше не повторится.
Хотя бы потому, что другим будет претендент.
* * *
Тирольцы делают все, чтобы крупнейшее шахматное состязание проходило на их земле в спокойной, доброжелательной обстановке, чтобы оно принесло славу, а не позор их мирному Мерано.
Симпатии тирольцев к Советскому Союзу имеют свои истоки.
В. И. Севастьянов, космонавт и президент Шахматной федерации СССР, во время ночной прогулки по притихшему Мерано рассказывает:
— На приеме бургомистр интересную историю вспомнил. Оказывается, Муссолини, придя к власти, выселил из области Альто Адидже несколько десятков тысяч «инакоязычных»: мол, или становитесь итальянцами, или прощайте. Германоязычное население области, на протяжении веков сроднившееся с этой землей и сделавшее ее одной из самых богатых в Европе, эмигрировало. Это случилось до прихода Гитлера, многие жалели о покинутых местах, но путь в Италию им был заказан. Хотя юридические права и на землю и на строения за ними сохранялись. «И только после того, как ваша армия, — говорил бургомистр, — расколошматила фашистов, мы получили возможность вернуться в родные края. Поэтому у нас, тирольцев, добрые чувства к русским, к вашей армии. Сегодня многие из нас не скрывают своей радости по поводу побед Карпова».
В справедливости этих слов довелось убеждаться не раз.
Мы с Виталием Ивановичем приходим в отель, где живет советская делегация, далеко за полночь. В фойе космонавта ждут около тридцати тирольцев. Держат наготове открытки, книги, альбомы. Просят автограф. Им лестно, что советский космонавт свободно говорит по-немецки, они хотят засвидетельствовать свое уважение молодому и симпатичному советскому чемпиону и пожелать ему победы в матче. Пусть имя их города войдет не только в название дебюта «Меранская система», но и в историю шахмат. Им приятно было познакомиться и с самим Карповым, и с его секундантами Балашовым и Зайцевым, и с руководителем делегации Батуринским. Хорошо, что с чемпионом все те, кто помогал ему в Багио, показали себя настоящими помощниками, а то бог знает что писали.
Что писали, это вспомним чуть позже, а пока...
— Среди нас многие играют в шахматы, — говорит пожилой тиролец в галифе и башмаках на толстенной подошве.- Душа радуется, когда смотришь, как смело начал Анатолий. После первых его побед некоторые газеты написали, что ему помогают парапсихологи. Извините, пожалуйста, это может быть?
— На одной пресс-конференции Карпов действительно сказал, что ему продолжает помогать его психолог Зухарь.
— Правда, а каким образом? — оживился собеседник. — Пожалуйста, вот мой товарищ, его зовут Герхард, может подтвердить, что я верю в парапсихологию.
— Карпов сказал, что психиатр передает ему свои «атомные лучи» по телефону.
— Извините, пожалуйста, — сконфуженно улыбается тиролец.
