задолго до того, как лисята похитили виноград, лисы были совсем другими. Такие доблести, как хитрость, коварство и изворотливость, не были тогда в чести у лисиного племени. Но даже человек, давший имена всем растениям и животным тварям, не мог сравниться в мудрости и прозорливости с лисами, гордыми и отважными охотниками.
К тому же лис-философ был известным знатоком трав, он умел исцелять многие недуги: знал, какие травы помогают от резей в животе, какие чистят кровь, какие возвращают утраченные силы. В целебных свойствах растений разбирались многие лисы, но с А-конконом никто из них не мог тягаться. Глубина его познаний не только внушала благоговейный трепет, но и настораживала — ведь никому не было известно, каким образом подобная премудрость открылась лису-философу. Травами он лечил не только телесные хвори. С их помощью он мог избавить от дурного настроения, проникнуть в тайны будущего и даже вернуть потерянные души. Некоторые лисы полагали, что тут не обошлось без колдовства и прорицатель общается с духами, живущими на темной стороне луны.
Но все же никто не мог отрицать, что советы А-конкона нередко были исполнены глубины и благоразумия.
— Живите в гармонии со своим телом, настройтесь с миром на один лад, — проповедовал лис- философ. — Подавляйте в себе обиды, не растите злобу, во всем, что бы ни случилось, старайтесь видеть лишь доброе. Принимайте мир и себя в мире. Помните, ненависть разрушает дух, а злоба преграждает путь к совершенству.
Но хотя некоторые лисы и прислушивались к речам А-конкона, никто, подобно лису-философу, не стал спать под открытым небом, на снегу, никто не внял запрещению поедать отбросы, которыми так легко поживиться вблизи людского жилья. У лис находились весьма серьезные возражения против учения А- конкона: слабые телом, говорили ему, могут поплатиться жизнью, если откажутся от нор и подставят свои ненадежные шкуры ледяному дыханию Завывая. На это он отвечал, что смешно дрожать за свою жизнь и бояться смерти, которую каждая лиса должна принимать как награду. Смерть — это не поражение в битве с жизнью, это победа духа.
Однако, хотя А-конкон и превозносил смерть, он всегда помогал своим недужным собратьям и по праву слыл весьма искусным лекарем. И все же захворавшие лисы боялись его и обращались к нему неохотно — лишь когда им становилось совсем уже невмоготу. Выслушав болящего, знахарь немедля давал совет: «Несколько дней ешь одни лишь древесные грибы» или «Ешь в равных количествах тимьян, сладкий кервель и пижму». Если же во сне лису мучили кошмары, А-конкон предлагал положить в нору ветку жасмина, который изгоняет злых духов, но чаще рекомендовал в течение месяца спать на открытом воздухе. Бывало, лисица, один из детенышей которой рос слишком вялым и апатичным, просила А-конкона присоветовать ей лечебную травку.
— Хватит причитать, — обрывал он поток ее жалоб. — Травами тут не поможешь. Но есть одно верное средство: прекрати кормить своего лисенка молоком и пусть он отныне сам добывает себе пропитание.
Обеспокоенной матери подобное средство казалось слишком жестоким и губительным для ее возлюбленного чада.
— Дело твое, — заявлял А-конкон. — Можешь пичкать своего отпрыска всеми травами, что найдешь в лесу и в лугах. Но если это не поможет, пеняй на себя. Я сказал тебе, как его излечить.
— Но О-лан ты советовал... — пускала в ход последнее возражение лисица.
— На свете нет двух одинаковых лис, — обрывал А-конкон, смерив ее пренебрежительным взглядом. — От одних и тех же хворей разным лисам помогают разные средства. Уши твоего лисенка темнее, чем у сына О-лан. Поэтому ему помогут не травы, а отказ от молока и охота. Поняла?
Лисице оставалось лишь безропотно согласиться.
— Теперь касательно твоего собственного недуга — глистов и болей в животе, — продолжал сурово лекарь. — Набей полный рот щавелем и зверобоем и долго жуй их. Когда же получишь кашицу, напоминающую водоросли...
Однажды утром, вскоре после того, как прошел дождь, наполнивший лес ароматом прелой листвы и влажной земли, Камио повстречал А-лона. Они разговорились о лисе-философе и его учении.
— Восхищаюсь познаниями старика А-конкона, — заметил Камио. — Но все же никак не могу согласиться с ним насчет «людской нечестивости». Жизнь научила меня, что люди бывают разные. Некоторые из них добры, другие злы. Не стоит огульно судить обо всех их поступках. К тому же им, как и всем живым существам, дано право жить на земле.
— Да, но они не довольствуются тем, чтобы просто жить, — возразил А-лон. — Они хотят захватить мир целиком, переделать его по-своему, не оставить на земле ни одного укромного уголка. И согласись, еда, которую они выбрасывают, частенько творит в животе такое, что света не видишь.
— К человечьей еде надо привыкать.
В это мгновение из-за деревьев показалась лисица, как видно направлявшаяся к себе домой. Лапы Камио тут же задрожали. Хорошо, что он сидел, и ему не составило труда скрыть эту предательскую дрожь.
— Привет, — окликнул он. — Как поживаешь?
О-ха удивленно вскинула голову, словно только что заметила Камио. Хотя она наверняка давно уже почуяла обоих лисов и расслышала их разговор.
— Неплохо, спасибо, — проронила она, приблизившись к ним.
— А я... мы тут с А-лоном говорили про А-конкона. Про его философию.
— О, — заметила лисица, — полагаю, для тех, кто родился и вырос в чужих краях, взгляды А-конкона неприемлемы.
Камио заботила не столько истина, сколько желание угодить О-ха, поэтому он не стал ей противоречить.
— Да, — изрек он. — По моему разумению, многие его идеи отжили свое. Новое время требует новых воззрений.
— Вот как? Может, по-твоему, и отношение к собакам должно измениться? — осведомилась О-ха. — А-конкон утверждает, что они все предатели, отказавшиеся от высокого предназначения, уготованного зверям природой. Говорит, это непотребные создания, чужие и враждебные всему живому, настоящие исчадия зла.
— Ну, по-моему, старик уж чересчур загнул, — осмелился возразить А-лон.
— Неужели? — обернулась к нему О-ха. — А я вот знаю одного пса, для которого исчадие зла еще слишком мягкое определение.
— Это ты про Сейбра? — подхватил Камио. — Про того громилу в усадьбе?
— Да, про Сейбра, — вскинулась О-ха. — Будь мой муж жив, уж он, конечно, отыскал бы способ отомстить этому выродку за смерть наших детенышей. Уж он бы...
— Так этот мерзавец убил твоих детенышей? — выдохнул Камио.
— Сам он к ним не прикасался, но смерть их — на его совести. Если только у него есть совесть. Жаль, сейчас перевелись отважные лисы, которые поквитались бы с этим нечестивцем. Конечно, глупо тягаться силой с таким чудовищем, но раньше лисы всегда изобретали способы отомстить врагам. Умные лисы, я имею в виду...
— Такие, как твой А-хо? — уточнил Камио.
— А какие же еще?
Камио, словно позабыв о разговоре, погрузился в раздумье. Его отрешенный взгляд, скользнув над полями, устремился вдаль, к неведомым местам, которые невозможно разглядеть отсюда. Наверное, ему вспомнился дом и вдруг навалилась тоска по родной стране, решила О-ха, украдкой наблюдавшая за ним. Зачем только она все время его подкусывает, с раскаянием подумала лисица. Но остановиться было выше ее сил. О-ха сама не понимала, почему этот лис, который так настойчиво суется в ее жизнь, выводит ее из себя. Она всячески избегала Камио и, если ей случалось заметить его издалека, сворачивала в сторону. Если же ей не удавалось отделаться от разговора с ним, она испытывала стеснение и неловкость.
— Тот, кто разделается с этим псом, полагаю, может рассчитывать на твою признательность? — неожиданно обернулся к ней Камио.
— Конечно, — пробормотала опешившая О-ха.
