так-то легко, это всем известно. Момент как раз подходящий — вытащить из кармана бланк и сунуть ему в руки. И все-таки Роб колебался — ему уже надоело слушать, как смущенно бормочут и извиняются ребята, стоит только завести речь о профсоюзе. От этого ему самому становится не по себе.
Роб откашлялся.
— Я так и думал, что ты будешь за это. — Он нерешительно вынул руку из кармана и снова кашлянул. — Тут народ стал подумывать о том, чтобы учредить профсоюз. Похоже, что только так и можно заставить мистера Огла пойти на уступки.
— Профсоюз? — переспросил Билл, тревожно поглядывая на дверь, как будто сюда вот-вот явится не то мистер Огл, не то сам дьявол. — Какой еще профсоюз?
— Профсоюз как профсоюз! Что тут спрашивать? Будто ты не знаешь! Профсоюз, который объединит всех нас и будет защищать наши интересы перед хозяином. При профсоюзе хозяин не может выгнать каждого поодиночке, потому что мы тогда все — одно целое.
— На словах здорово получается! — с опаской заметил Билл.
— Ну как, ты за? — спросил Янгблад.
Билл глянул на Янгблада, потом на дверь и опять на Янгблада.
— Конечно. Но сейчас мне надо бежать. Я здесь уже давно. Как бы за мной не пришли сюда.
Роб не хотел сейчас наседать на Билла, но он вынудил себя.
— Вот смотри, — сказал он и, вытащив из кармана бланк, подал его Биллу.
Билл поглядел на бланк так, будто в руке Янгблада была гремучая змея.
— Что это?
— Бланк. Бланк профсоюза. Ты должен только написать на нем свою фамилию, и это будет означать, что ты за организацию профсоюза в нашей гостинице. А когда мы получим много таких подписей, мы соберемся вместе и учредим профсоюз.
— А кто это все затеял?
— Мы сами. А ты что думал? — спросил Роб.
— Сам знаешь что! А может, это все гангстеры-вымогатели?
Робу очень хотелось ответить: «Я один из организаторов. Неужели, по-твоему, я похож на вымогателя?» Но он сказал:
— Да что ты, их и близко от нас нет! Мы знать никого не знаем, кроме тех, кто работает в гостинице. Это все мы сами.
— А в «Телеграм» было сказано…
— «Телеграм» не святое писание! — возразил Роб.
— Это-то я понимаю, — сказал Билл. — Однако нет дыма без огня.
— Ну сообрази сам, — с жаром заговорил Роб, — ведь можно сказать, что «Телеграм» состоит в одном профсоюзе с мистером Оглом и другими белыми богачами и они специально объединились, чтобы отбить у нас охоту организовать профсоюз.
— Сколько человек уже записалось?
— Довольно много, — солгал Роб, чувствуя, что краснеет.
— Ну, запиши всех остальных, а потом подойдешь ко мне и я тоже запишусь.
— Если бы каждый стал ждать, пока другой запишется, — веско сказал Роб, — тогда никто бы не записался.
Билл сконфуженно улыбнулся.
— Ну, давай сюда этот проклятый бланк. Где ты научился так здорово уговаривать?
Роб подал ему бланк и сказал, добродушно рассмеявшись:
— Черт бы тебя побрал! Такой толковый и находчивый парень, как ты, должен помочь нам завербовать еще членов. Мы на тебя рассчитываем!
Билл улыбнулся Робу и посмотрел на этот диковинный бланк.
— Я должен немножко подумать, Янгблад. Не могу я очертя голову записываться. А сейчас мне надо на работу. Ведь с каких пор я уже здесь!
— Давай, Билл, подпишись! — и Роб протянул карандаш, который все время носил 6 собой, но тот не взял.
— Подпишусь обязательно. Только не торопи меня, Янгблад. Я хочу еще подумать. Ты же знаешь, что я подпишусь. Я обязан это сделать. — Он положил бланк в карман и вышел.
Поглядев ему вслед, Роб облегченно вздохнул. Кажется, удачно… Но подпишется ли Билл Бринсон на самом деле? Надо бы понастойчивее уговаривать его, чтоб он тут же и подписался. Так же, как Билл, вели себя и остальные люди в гостинице, а кое-кто и похуже. Словно ты к ним в карман залезаешь.
После отъезда Джима Коллинса несколько человек вместе с Ричардом, Джозефин и священником Ледбеттером собрались в церкви обсудить форму бланка. Было много разных предложений, о которых долго спорили. Потом Ричард напечатал сам восковку, и ее размножили на церковном ротаторе. Первые несколько дней Роб, горя энтузиазмом, пытался вербовать людей, иногда даже не очень осмотрительно. Он словно обрел новую религию и хотел, чтобы доброе семя, посеянное Джимом Коллинсом, дало ростки и пошло на пользу людям. Но вскоре вопросы негров, их сомнения и страхи и два-три гневных отказа в такой форме: «Пошел прочь, не желаю я слушать никаких твоих разговоров! Ты что, хочешь беду на меня накликать?» — поумерили пыл Роба, и настроение у него то поднималось, то падало, как лифт в гостинице. По временам ему казалось, что вряд ли удастся эта затея — сплотить негров. Однако он не отступал.
Сегодня Янгблад старался беречь силы — впереди был еще долгий рабочий день, а после получасового перерыва, с восьми вечера, ему предстояло обслуживать неизвестно до какого часа гостей мистера Оукли. Но «беречь силы» не удавалось: Лерой не давал передохнуть ни минутки, вечно грозя: «Не хочешь работать — найдем другого!» И вот Роб носился как угорелый, улыбался, твердил: «Да, сэр», «Да, мэм», смотря невидящими глазами на белых женщин в костюме Евы, ругался, пыхтел, таскал чемоданы, выгадывал редкие минутки, чтобы шепнуть кому-нибудь несколько слов о профсоюзе, делал приветливое лицо, повторяя: «Да, сэр», «Да, мэм», а под нос себе бормотал проклятия, бегал и обливался потом весь день напролет.
Около четырех часов, поднимаясь наверх в один из коридоров, Роб встретил Билла; тот молча вручил Робу профсоюзный бланк и, не останавливаясь, поспешил дальше по ковровой дорожке. Роб сунул этот бланк в карман, где у него лежали другие чистые бланки. Опять неудача! Что ж, может быть, он заблуждается, может быть, профсоюз в самом деле повредит ребятам в гостинице? Может быть, надо спокойно относиться ко всему — ждать, надеяться и молиться? Но при мистере Огле, черт побери, все равно спокойно жить не будешь! В бессильном негодовании Роб проводил взглядом Билла Бринсона, исчезнувшего за поворотом коридора. «Подпишусь обязательно», — сказал давеча этот парень, сказал явно только для того, чтобы отвязаться.
В половине восьмого Роб решил, что, пожалуй, не стоит переодеваться и выходить на улицу на какие-то полчаса. Но все-таки вышел и был рад этому. После долгого рабочего дня в убийственной жаре гостиницы Робу показалось, что на воздухе дышится легче, чем в помещении, хотя даже в этот поздний час на улице невыносимо парило. Роб пошел по Гарлем-авеню и выпил в киоске стакан газированной воды. На ходу с кем-то здоровался, с кем-то остановился перекинуться словом, но путь держал на окраину, чтобы хоть несколько минут побыть в одиночестве и поразмыслить о своих делах. Долго ли придется ему работать в гостинице? Потом подумал об Айде Мэй, и о женитьбе, и еще о том, что, возможно, через год в эту пору он будет где-нибудь на Севере — ведь он решил поступить в колледж, стать юристом и посвятить себя защите гражданских прав. А как же товарищи по работе, профсоюз? Но они ведь не хотят никакого профсоюза; а его самого, по всей вероятности, скоро уволят! Недавно Роб выписал из Вашингтона справочник по американскому трудовому законодательству. Он прочел его от корки до корки, изучил все параграфы, написанные высокопарным слогом, и уяснил совершенно точно, что увольнение работника нанимателем за профсоюзную деятельность является противозаконным. Но для него не было секретом, что важные крэкеры в Джорджии плевать хотели на законодательство, трудовое или какое бы то ни было, особенно когда дело касалось прав негров. Мысли Роба вдруг нарушил бой часов на здании суда: восемь! Он уже на полсекунды опоздал на работу! Роб повернул обратно и бросился бегом по Гарлем-авеню. Потом, тяжело отдуваясь, прошел быстрым шагом несколько кварталов и, чувствуя, как устали ноги, подумал: «К черту все, что я за дурак — бежать на работу! Когда приду, тогда и приду, а если будут недовольны, тоже беда невелика!»