гнойный аппендицит наряду с дизентерией или прободение и абсцесс толстой кишки. В любом случае температура высокая. Осмотрите его?
Конечно, осмотрю. Мы вместе направляемся в терапевтическое отделение заново обустроенного госпиталя, где лежит больной. Я осторожно прощупываю живот, обнаруживаю вздутие брюшной полости и уплотнение в нижней части живота и немедленно подтверждаю диагноз Форстера.
– Его нужно срочно оперировать.
Форстер с интересом наблюдает за операцией. Червеобразный отросток, уже разорвавшийся и находящийся в стадии абсцесса при острой дизентерии толстого кишечника, отыскивается и удаляется. Делается дренаж. Все проходит хорошо. Несмотря на дизентерию, швы не расходятся.
Как и Виганд, Форстер служит в нашей армии с начала войны. С этим шутником и острословом мы превосходно проводим время, пусть даже иногда его ирония больно цепляет за живое. Когда он нападает на Виганда, из-под очков с золотой оправой начинают сыпаться искры. Виганд багровеет. Иногда нам с трудом удается растащить этих двух задиристых петухов и унять их пыл.
Кругом трудности
После нескольких дней отсутствия профессор Виганд возвращается из своей поездки обратно на линию фронта, в штаб медсанбата. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы обсудить с ним вопрос обработки ран сульфаниламидом.
Начало не предвещает никаких бурь.
– Почему, – задаю я простой вопрос, – почему, собственно говоря, здесь на фронте мы не пользуемся сульфаниламидом?
– А, вы имеете в виду такое белое вещество, якобы чудо-порошок, под названием «септопликс»? Во Франции у нас его было много среди трофейного лекарства, в небольших бумажных упаковках.
– Совершенно верно. Но я говорю и о других сульфаниламидах. Нам, по крайней мере, следует попробовать применять их во избежание заражения ран.
Виганд вдруг вспыхивает и резко обрывает меня. Он вне себя от гнева:
– Если мы начнем применять эту дрянь, вот увидите – люди испортят нашу хирургию. Всякие зеленые юнцы напрочь забудут о надлежащей обработке раны. Они ведь станут полагаться на этот проклятый чудо- порошок, а если операция не удастся, невинно умоют руки. Нет! Никогда! Без меня!
Я вновь спокойно пытаюсь объяснить уже с другой точки зрения:
– Не могу принять ваши аргументы. Мы с вами – и вы, и я – хирурги-консультанты. Именно от наших указаний зависит, будут ли нарушать классические правила хирургии. Если мы объявим обработку ран сульфаниламидом дополнительной мерой и будем строго требовать, чтобы техника обработки ран, оправдавшая себя во время войны, осталась неизменной, то, на мой взгляд, ничего серьезного не произойдет. Только подумайте, коллега Виганд, сульфаниламиды дают нам шанс уменьшить возможность серьезного заражения, продлить время инкубации раны и, возможно, даже предотвратить развитие ужасных возбудителей газовой гангрены. Неужели вы от этого откажетесь? Я не собираюсь.
Какое-то время Виганд размышляет, однако теперь он ожесточился, замкнулся, стал неприступен и резок. С еще большей горячностью он отвергает мое предложение. У него даже срывается голос.
– Пока я здесь, этот чертов порошок применяться не будет. Я ничего не хочу знать ни о каких сульфидах-сульфаниламидах, как их там. И попрошу вас себе это уяснить!
Ничего не поделаешь, подумал я и смолчал. Больше с ним не о чем разговаривать.
И с чего он так взъярился, чуть не дошел до оскорблений? Сейчас это беспокоит меня даже больше, чем неудавшаяся попытка раздобыть сульфаниламид. Однако, несмотря на отпор, я не собираюсь отказываться от своего намерения. Наверняка найдется приемлемое решение.
Есть и другие проблемы и заботы. После боев военные госпитали испытывают острую нехватку воды и электроэнергии. Коллеги, в основном спокойные, опытные хирурги резервной медико-санитарной службы фюрера, жалуются на недостаток оборудования, которое даже хуже, чем в полевых лазаретах. Необходимо что-то предпринять, нельзя оставлять все как есть.
В ежедневных осмотрах, операциях, коллоквиумах проходят жаркие дни. Даже редкая гроза не приносит желанной прохлады.
Однажды мне на глаза попадается группа раненых с тяжелыми переломами бедра и голени. Санитары только что привезли их с линии фронта и выгрузили перед лазаретом. Страдающие от дикой боли, близкие к состоянию коллапса после транспортировки, эти люди представляют собой невообразимо жуткое зрелище. На места переломов наложены шины, но молодые фронтовые хирурги, работающие на передовой, не попытались придать конечностям удобное положение и обеспечить неподвижность поврежденной части тела, после того как стих первичный травматический шок. Лишь у немногих раненых гипсовая повязка. Ошеломляющая картина. Как такое стало возможно? Неужели русским неожиданно удалось прорваться? Неужели возникла такая острая необходимость срочно, раньше времени, погружать людей в машины? Ни в коем случае!
Я обращаюсь к одному из санитаров:
– Объясните, пожалуйста, почему раненых с переломами конечностей транспортируют в неправильном положении, лишь наложив шины?
– Очень даже объясню, профессор, – ухмыляется он. – Дело в том, что у нас нет приспособлений для фиксации и вытяжения конечностей. Винтовые тросы имеются в большом количестве, но к ним не хватает натяжных скоб. Среди нашего оборудования нет средств для скелетного вытяжения, устройств для фиксации таза. Ко всему прочему у нас большой дефицит гипсовых повязок. Гипсовых лонгетов нет и в помине. В настоящий момент мы пользуемся гипсом, изъятым у русских.
У меня перехватывает дыхание.
– Что вы говорите? – Я не верю своим ушам. – У вас нет натяжных скоб и поэтому вы вообще никак не вытягиваете сломанные конечности?
– Ну да.
– В таком случае лечение переломов осуществляется как в Средние века.
– К сожалению, так оно и есть.
– Но ведь это ужасно, это просто катастрофа! Я вне себя.
Он прав. Вскоре я лично убеждаюсь в том, скольких инструментов не хватает для оказания хотя бы отчасти удовлетворительной помощи раненым с переломами костей. И это в 1941 году! Некоторые инструменты можно заменить, используя кое-какие подручные приспособления. Только одну вещь ничем не заменишь: скобы Киршнера, используемые для крепления натяжных проволочных тросов. Их нужно обязательно раздобыть – во что бы то ни стало.
Сплошь и рядом чего-нибудь не хватает. Я пребываю в постоянном напряжении. Во время многочисленных осмотров в лазаретах с хирургами происходит один и тот же неизбежный разговор:
– Есть у вас генератор электрического тока?
– Нет.
– А рентгеновский аппарат?
– Нет.
Иногда я слышу в ответ:
– Да, но он остался далеко в обозе.
– Есть ли у вас бестеневая лампа?
– Нет.
– Респираторы для лечения ранений грудной клетки?
– Нет.
– Сульфаниламидные препараты?
– Были, уже закончились.
– А что-нибудь похожее?
– Нет.
– Как у вас с гипсовыми повязками?
– Плохо. Осталось немного, но совершенно твердые.
– Здесь есть устройство для фиксации таза или инструменты для скелетного вытяжения конечностей?
