надежда. Которая переросла в тихое ликование, когда вслед за кораблем прибыла и команда. Феклистыч был счастлив! Предвкушение сакрального «Ключ на старт!» грело его сердце.
Команда, к слову сказать, подобралась интеллигентная, культурная. Ученые. И если с японцами общего языка Исмагиллов не нашел, как-то не срослось, то с капитаном все сложилось прекрасно.
Исмагиллов часто заходил к нему в комнату, где они пили чай. Выпили бы чего покрепче, но… до старта было нельзя.
Впрочем, как и после него.
Сам капитан обществом Исмагиллова не тяготился. Даже скорее наоборот: измотанный постоянным тестированием корабельных систем, провести которые без его, капитана, участия не представлялось возможным, Богданов с удовольствием болтал с Феклистычем обо всем и ни о чем, лишь бы не вспоминать про дальний космос, ракету, предстоящий старт и генератор Хольдермана, который упорно не желал выдавать штатные графики.
Мацуме, молчаливый японец, впрочем, утверждал, что генераторы Хольдермана никогда не давали штатных графиков. Это невозможно по самой природе этого хитроумного устройства. И за «штатные» были приняты графики проверок, которые генератор давал чаще всего. От этого знания легче не становилось, потому что произвести старт можно было, только если данные всех проверок укладывались в строгие стандарты. Все тот же японец намекал, что вывести графики сможет.
И теперь торчал в чреве звездолета сутками, получая от этого, впрочем, искреннее удовольствие.
Запуск был назначен на завтра.
Графики — не сходились. Мацуме на поверхности не появлялся.
Богданов проснулся в дурном настроении.
Солнечный «Ахтарск» за окнами раздражал.
Уютная комната вызывала отвращение.
«Докатился», — подумал Богданов, глядя на себя в зеркало и растирая крем для бритья в ладонях.
Игорь тяжело вздохнул, зажмурился и начал аккуратно покрывать щеки зеленоватой, фисташкового оттенка, пеной. Кожу лица защипало.
Реклама обещала тонизирующий эффект, ощущение свежести и приятный аромат весь день. Крем, и правда, чуть холодил и бодрил. Но не дай бог, эта пена, полная свежести и тонизирующего эффекта, попадет в глаза! Визит к офтальмологу обеспечен.
Аккуратно соскоблив бритвой пену вместе со щетиной, Игорь вытер лицо.
Настроение особо не улучшилось, но хотя бы выглядеть капитан стал не как горилла.
— Нельзя себя так запускать… — пробурчал Богданов. — Особенно в небе.
Предстоящий полет в дальний космос его не страшил. За свою летную карьеру Игорь Богданов побывал в разных точках Солнечной системы. Занимался исследованиями пояса астероидов: дважды проходил его насквозь и умудрился вернуться живым из этой каменной мешанины. Три года парился в тесноте приемной базы на орбите Венеры, где пытался управлять кучей яйцеголовых очкариков, ненавидящих друг друга. Проект «Венера-18» тогда с треском провалился, и прежде всего из-за того, что кто-то не удосужился согласовать психопрофили участников. Дошло до того, что два доктора подрались в лаборатории. В результате была повреждена гидропоника, и Богданов передал сигнал SOS.
Больше он с «очкариками» старался не вязаться, занимаясь разведкой и транспортными рейсами. Несколько раз участвовал в спасательных операциях. Эвакуировал марсианскую базу и снимал с орбиты красной планеты партию геологов-работяг. Тогда геологическая перевалочная платформа повредила стабилизаторы и крепко просела к поверхности. Пристыковаться к ней смог только Богданов. На флоте сказали — повезло. Однако Игорь точно знал, что везение тут не при чем.
Одним словом, Богданов репутацию имел. Был, что называется, молодой да ранний.
Про таких на флоте говорили — космос любит. Не уточняя, то ли капитан любит космос, то ли космос капитана. Любит и все!
Когда в «Большом Кабинете» совета директоров корпорации «Космос», ему предложили принять участие в спецпроекте, Игорь согласился легко и сразу. Во-первых, такой шанс выпадает раз в жизни. Во- вторых, такой рейс, в случае успеха, мог обеспечить Богданова на всю оставшуюся жизнь. Хочешь — работай. Не хочешь — просто прожигай жизнь. А в-третьих, отказ означал бы, скорее всего, вечное прозябание в какой-нибудь грузовой флотилии, что мотается между Сатурном и базой на Юпитере. А то и вообще… штамп в личном деле: «Медкомиссия не пройдена» и прощай космос. Таких ребят, упустивших в свое время Шанс, Богданов насмотрелся. И уж лучше болтаться где-нибудь в вакууме с выпученными глазами, нежели жить
А так… горстка атомов, бывшая когда-то человеком, улетает в пустоту.
Смерти, как таковой, Богданов не боялся. Жизнь на помойке была куда страшнее.
Игорь встряхнулся.
Если сегодня днем генератор не выдаст штатных графиков, то к вечеру он обязан доложить в Центр, о том, что полет необходимо отложить. Паршиво, конечно, но не фатально.
На неисправном корабле его никто не выпустит. Слишком это ценная игрушка, космический корабль.
В дверь постучали.
— Открыто, — крикнул Игорь. На кодовую фразу сработал замок. Дверь отворилась.
На пороге стоял командующий полетами.
— Доброе утро, Игорь Васильевич. — Исмагиллов широко улыбнулся и сразу стал напоминать какого- то мультипликационного персонажа. Какого точно Богданов сказать затруднился, потому что Феклистыч напоминал всех сразу. — А я к вам с хорошей новостью.
— Здравствуйте, Илларион Феклистович, — натужно растянул губы Игорь. — Какой же?
— У вас последняя увольнительная. Как полагается. Перед стартом.
И он снова заулыбался.
— Какая же увольнительная? — Богданов неприятно напрягся, он ненавидел сюрпризы и особенно терпеть не мог розыгрыши. — У нас же преобразователь барахлит.
— А вот и нет, а вот и нет, — командующий полетами даже заплясал на месте. — Ваш этот… Муслима…
— Мацуме, — поправил Феклистыча Богданов.
— Во-во, он! Наладил-таки черную коробочку, чертяка узкоглазый! Приходил утром, отчитался…
— А мне почему не доложили?
— Вот и докладываю! Все, завтра ровно в полдень, р-раз! — Феклистыч лихо взмахнул рукой. — Жаль вас даже отпускать.
— Вот это да… — Богданов потряс головой. Он нутром чуял, что не все чисто с генератором, но копаться в этом деле не хотел. Не было ни сил, ни желания. — Спасибо, Илларион Феклистович!
Игорь энергично потряс вялую ласту Исмагиллова.
— Надо команду собрать… — И он кинулся по коридору.
«А еще надо Катьке звякнуть. Обязательно надо! Увольнительная!» — Спустя минуту он уже стучался в дверь комнаты японцев.
Открыл Кадзусе и сразу приложил палец к губам. Молча указал на кровать.
Там, подложив под щеку какие-то листики со стрелочками, полосками и цифрами, спал Мацуме. Улыбался во сне.
Он был единственным, кто продрых все увольнение.
Как показали дальнейшие события, он был не так уж и неправ.
Катю Игорь встретил на вокзале.
Он соскучился.
Обтекаемый, вытянутый как стрела, поезд медленно, будто бы осторожно, подошел к перрону.
