— Скажи: «дрын-дын-дын».
— Что? — не понял Александр.
— Дрын-дын, — глупо повторил Кларк за плечом, не то выполняя просьбу бортинженера, не то отвечая на вопрос Погребняка.
Мотор фургона фыркнул и заработал громко, но ровно. Мацуме вылез из кабины с довольной улыбкой.
— Поехали?
— Как ты это сделал? — удивился Александр.
— Главное, не забыть сказать волшебное слово: «дрын-дын-дын», — улыбнулся японец. — Принцип работы знакомый. Решения, правда, отличаются. Поковыряться бы.
— Не до того, — отрезал Богданов. — Поехали.
Александр кивнул и сел за руль. Капитан плюхнулся на сидение рядом, где еще недавно сидел Гюнтер. Баркер с японцами полезли в кузов.
Погребняк обернулся, передал назад винтовку.
— Возьми. За рулем она мне точно ни к чему.
Мацуме поглядел с немым укором, но спорить не стал и на этот раз оружие все же принял.
Александр вдавил педаль. Фургон тронулся, мотор заурчал громче.
Богданов задумчиво разглядывал кровавые сопли, размазанные и присохшие к стеклу прямо перед его носом.
— Оружие не убирайте, — посоветовал Александр.
— Чего вы боитесь? — насторожился капитан.
— Не боюсь, но опасаюсь. Немец сбежал. И вряд ли он станет просто бегать вокруг замка. Значит, на выезде уже знают. И нас ждут.
— А если ваш немец побежал в замок, а не на ворота.
— Мой немец в замок побежать не мог, — отрезал Погребняк. — Ему туда ходить не положено.
Богданов фыркнул: мол, ерунда какая-то. В такой ситуации на «положено», «не положено» не ровняются. Александру тоже хотелось бы так думать, но общение с немцем наводило на другие мысли.
Фургон повернул раз, другой. Впереди появились ворота. Рядом засуетились люди в форме. Гюнтера видно не было, но Александр успел отметить и запертые створки ворот, и оружие взятое наизготовку. Их ждали.
Александр вдавил газ до упора. Богданова мотнуло, едва не размазав мордой по тому месту, где только-только засохла кровь Гюнтера.
— Держись, капитан, — проорал Погребняк, перекрикивая взревевший двигатель.
Повторять не пришлось. Игорь все понял. Развернулся вполоборота, закричал:
— Пригнитесь, Кларк!
Услышал Баркер или нет, Александр уже не обратил внимания. Двигатель ревел на пределе возможностей. Фургон разгонялся, целя прямо на ворота. Только бы не развалилась фермерская колымага.
Створки и пост стремительно приближались. Немцы впереди, чуя неладное, засуетились. Прыснули врассыпную. Защелкали первые выстрелы.
Богданов сидел, вцепившись в винтовку, с интересом наблюдая за происходящим. Лопух, они ведь стреляют не для проформы, а на поражение.
Погребняк выбросил в сторону руку. Пальцы вцепились в ворот капитана, Александр дернул вперед и вниз.
— Ложись! — прорычал он, хотя лечь здесь было невозможно, только наклониться.
Пригнулся сам. Вовремя!
В стекло ударило свинцом. Брызнули осколки, посыпались на затылок колким дождем. Александр выругался, попытался выпрямиться, не успел.
Фургон с силой вмазался в ворота. Опасения оказались напрасными: железо машины было довольно крепким.
Створки ворот разлетелись в стороны, удержавшись на петлях, но выгнувшись искореженным железом. От удара тряхнуло так, что Погребняк прикусил язык, а из головы на какое-то время вылетели все мысли.
Осознание происходящего пришло спустя несколько секунд.
Фургон несся через мост, сзади болтались изуродованные створки ворот, и бессмысленно грохотали выстрелы.
Вырвались!
Александр посмотрел на Богданова. Игорь сидел довольный, счастливо улыбался. На лбу у капитана красовался шишак, рассеченный посередине. Из царапины сочилась кровь, но Богданов не обращал на это никакого внимания.
— Ушли! Саша, мы ушли!
— Целоваться не будем, — подколол Погребняк, чувствуя передавшуюся радость.
И оба расхохотались.
Александр вывернул руль. Фургон послушно свернул. Замелькали дома знакомые и незнакомые.
— Тормози! — рявкнул сзади Баркер.
Рефлекс сработал раньше, чем пришло понимание. Александр поймал себя на том, что жмет педаль. Машина затормозила с неприятным звуком, клюнула носом, застыла.
Он обернулся. Сзади мелькнуло бледное лицо Кларка. Богданов уже выпрыгивал из кабины. Зацепило кого-то?
Александр распахнул дверь и скатился с кресла в оседающую дорожную пыль.
В кузове что-то происходило. С краю застыли Баркер с Богдановым. Дальше склонился доктор. Перед ним лежал Мацуме. Глаза бортинженера спокойно смотрели в закатное небо. Лицо побледнело, но выглядело умиротворенным, если бы только не кровавая вмятина в виске.
Кадзусе сидел над братом недвижно, будто медитировал. Александр смотрел и не верил. Кларк первым нарушил тишину.
— Доктор, — голос Баркера звенел, как перетянутая струна. — Ты же доктор!
— Я доктор, а не патологоанатом. Он мертв, — нарочито ровно ответил Кадзусе.
— Как это? — пробормотал Богданов.
— Головой о борт машины, капитан. Очень неудачно.
— Глупо. Как глупо… — Игорь был растерян. Таким растерянным Александр не видел его никогда.
— Он же твой брат, — рыкнул Кларк.
— Он мертв, — повторил японец. — Поехали.
Он поглядел на Погребняка, во взгляде была мольба, ни намека на которую не было в голосе.
— Поехали, Алекс.
Александр кивнул и пошел обратно в кабину. Забрался. Хлопнул дверцей. Вцепился в руль, чтобы скрыть дрожь в руках. Рядом уселся Богданов.
Глупость. Капитан был прав: несусветная глупость. Но бредни мертвого японца превращались в реальность. А в груди ныло, как тогда, когда стоял над мертвым телом Осьминога.
Александр включил передачу. Машина неспешно тронулась с места.
Гибель Мацуме как ветром сдула и азарт, и радость. Игорь сидел, будто в воду опущенный. И прежде всего потому, что знал: их побег — обречен. Это проигрыш. Даже если они уйдут на орбиту, даже если прорвутся через астероидное облако, настроить преобразователь им не удастся. А значит… А значит, все бесполезно.
Богданов закрыл глаза ладонью, чтобы не видеть чертового красного солнца, долбаного города с его готической красотой, перепуганных немецких морд в окнах… Ничего этого не видеть! А еще для того, чтобы экипаж не видел, как увлажнились глаза… Нет, не от страха. От обиды. За себя, за них, за Землю… За то, что поманила удача, да вырвалась из рук.
— Не дрейфь, капитан. — Погребняк ткнул Игоря в бок. — Выйдем на орбиту, уведем «Дальний», а
