Не испытывая сомнений в причинах поступка Остена, она прошла вслед за ним в библиотеку и наблюдала за тем, как он просматривает книги, снимая их поочередно с полок. Чтобы задержать его, Валя спросила, по-прежнему ли он хочет узнать, кто сделал ее фотографию, и, прежде чем он успел ответить, сообщила, что снимок сделал Патрик Домострой, старый приятель, который представил ее Джерарду Остену в тот вечер, когда она познакомилась с Джимми и Донной.
Остен был совершенно сбит с толку. Неужели Домострой как-то связан с письмами из Белого дома? Мог ли он сфотографировать ту обнаженную женщину?
Исследуя фотографии из Белого дома с увеличительным стеклом и набором для снятия отпечатков пальцев, Остен, к изумлению своему, обнаружил, что единственные отпечатки принадлежат ему самому. Случайность ли это, спрашивал он себя, или автор писем столь тщательно оберегал свое инкогнито, что стер со снимков все следы?
Потом он отнес снимки в фотолабораторию и дожидался там, пока их не увеличили до размера развернутой газеты. В результате он еще более уверился в непостижимой, захватывающей красоте пропорций этого тела. Чем дольше он смотрел на нее, тем больше его завораживала пленительная непорочность ее дерзкой наготы. Ее длинные пышные волосы, на всех фотографиях закрывающие лицо, казались искусно уложенными, чтобы скрыть также и контуры плеч. Мысль о том, что она может навсегда остаться безликой и безымянной, сводила его с ума и заставила методично и страстно исследовать ее шею, груди, линию живота, форму бедер в надежде отыскать родинку, шрам, хоть что-нибудь, чему он однажды отыщет пару на теле из плоти и крови.
Он отметил необычно большие ареолы ее грудей. Лишь однажды он видел такие — у своей бывшей любовницы, домохозяйки, бывшей в то время на седьмом месяце беременности. Но в обнаженной из Белого дома ничто не выдавало беременности.
Во время своего неожиданного визита к отцу Остен улучил минутку и, оставшись в спальне один, переснял фото Вали. На следующий день он проявил пленку, сделал отпечаток и сравнил с увеличенной фотографией. Валя была одета, а женщина из Белого дома обнажена, женщин фотографировали в совершенно разной обстановке, но когда он положил карточки рядом, сходство угла съемки и поз оказалось совершенно невероятным. И хотя столь же невероятным показалось ему, что два фотографа сняли своих моделей под столь причудливым, почти извращенным углом, все же могло и такое случиться.
Помимо всего этого, еще одно обстоятельство беспокоило Остена. Донна говорила ему, что собирается позвонить Патрику Домострою и попросить его сделать обстоятельный разбор техники ее игры. Это, утверждала она, поможет ей решить, принимать ли участие в Варшавском конкурсе. Международный фортепьянный конкурс имени Шопена проводится раз в четыре года, так что, если она не попытается в этом году, другого шанса может и не представиться.
Остен не сомневался, что Домострой не преминет воспользоваться таким удобным случаем, чтобы приударить за Донной, ведь на приеме, где они познакомились, композитор и не думал скрывать, что она привлекла его внимание. А еще Остену пришло в голову, что Донна может нечаянно сообщить Домострою какие-то факты, которые позволят неким заинтересованным лицам распознать в нем Годдара. Тем не менее у него не было ни малейшего повода убеждать ее не встречаться с Домостроем. Да и что, в конце концов, такого разоблачительного может рассказать Донна Домострою, если только она не предполагает больше, чем показывает? Насколько знал себя Остен, он никогда не разговаривал во сне.
Остен направился в «Лейтмотив», лучший в Нью-Йорке магазин товаров для наблюдения, охраны, спасательных работ и расследований, рассчитанный на зажиточных частных сыщиков и просто богатых людей, пекущихся о своей безопасности. Он купил миниатюрный магнитофон с голосовым управлением, способный записывать двенадцать часов без остановки, а также параболический микрофон, мощность которого позволяла ловить, усиливать и записывать звуки на расстоянии в одну треть мили.
В надежде найти женщину из Белого дома, прежде чем она найдет его сама, Остен стал чаще наведываться в Джульярд и тщательно изучал всех женщин из того семинара по музыкальной литературе, где обсуждались письма Шопена.
Пользуясь, словно меркой, фотографиями женщины из Белого дома, он тут же исключил всех тех, чьи фигуры явно не соответствовали фигуре на снимках, и в итоге сократил количество кандидаток до шести. Дальше от фотографий помощи было мало. Они не сообщали ничего, кроме того, что автор писем из Белого дома была белой. Все остальные характеристики, как то: рост, вес, размер одежды, особые признаки — были смазаны позами, игрой света и тени на теле, а также углом съемки, который либо укорачивал, либо растягивал ее конечности. Тем не менее дальнейшие наблюдения утвердили его в мысли, что только три из шести возможных претенденток могут оказаться женщиной на фотографиях. Единственным способом убедиться, что одна из них та, которую он ищет, это проверить в интимной обстановке — не просто ее тело, на которое может походить дюжина других, но также умственные способности, познания в музыке, вкусы, мысли и ассоциации. И даже тогда нелегко будет сделать вывод, ибо все его подозрения были по меньшей мере смутными. Что, если сходство между двумя фотографиями просто случайно? Что, если женщина, на которую падет его выбор, окажется никак не связанной с Белым домом или с кем-то из служащих?
Затем он осознал самую большую из проблем, стоящих перед ним: если окажется, что писала ему одна из этих студенток Джульярда, не попадет ли он, слишком явно расспрашивая о темах, затронутых в письмах, в ловушку, расставленную ею или кем-то, стоящим за ее спиной? Не узнает ли она в нем Годдара раньше, чем он убедится в том, что именно она его корреспондент из Белого дома? Готов ли он к подобному риску, тем более в Джульярде — настоящем рассаднике музыкальных сплетен? К тому же как он объяснит Донне интерес к ее сокурсницам? Готов ли он примириться с возможностью потерять Донну, чтобы найти женщину из Белого дома?
Добавляла сложностей и вероятность того, что фотографии сделал Домострой. Даже если так, Патрик мог все же не знать, как ими собирается распорядиться женщина. И почему бы ему в таком случае не ответить на вопрос Остена, кто она такая? С другой стороны, если снимал Домострой и знает, зачем это делал, значит, либо женщина служит орудием в его руках, либо он в ее, и любая попытка Остена расспросить его сразу же вызовет подозрения. Если Остен пойдет к Домострою и начнет допытываться о вещах, которые может знать из ее писем только Годдар, не равносильно ли это признанию в том, что он и есть Годдар? Этого нельзя не учитывать, когда имеешь дело с Патриком Домостроем, морально разложившимся человеком, вполне способным на шантаж.
Продолжая посещать семинар по музыкальной литературе в Джульярде, Остен пришел к выводу, что одна из трех кандидаток вызывает у него особенный интерес. Звали ее Андреа Гуинплейн. Она была однокурсницей Донны, так что не понадобилось особой хитрости, чтобы внушить Донне мысль познакомить их в кафетерии школы, излюбленном его месте для изучения кандидаток на роль обнаженной из Белого дома.
Сначала Андреа показалась Остену чуточку выше и, пожалуй, более худощавой, чем женщина на фотографии; с другой стороны, он понимал, что необычный угол съемки мог исказить фигуру. Остену казалось, что слегка угловатая линия бедер женщины из Белого дома просматривается и у Андреа, хотя у обнаженной и не было такой роскошной вьющейся гривы. Чем больше он думал о том, что мог бы вычислить женщину, которую ищет, тем сильнее волновала его перспектива порыться в мозгах у Андреа, ведь если это она писала Годдару, то ее душа возбуждает его гораздо сильнее, чем тело.
А еще он думал, как непохожи Андреа и Донна. Донна величава, ее чувственность бросается в глаза — Андреа женственна и изящна. Донна, в каком-то смысле, была решительна и напориста — Андреа же просто жизнерадостна. И наконец, слабая вероятность того, что Андреа может оказаться женщиной из Белого дома, наполняла Остена вожделением. Ему больше не хотелось Донны.
В своем воображении он представлял автора писем женщиной, которую желал всегда, женщиной, которую почти обрел — и потерял, — Лейлой. Возможно ли, что он обретет ее в Андреа?
Остен напоминал себе, что следует действовать осторожно, он ни при каких обстоятельствах не должен выдать себя, ибо если это действительно Андреа писала письма, то, конечно, она надеется, что в любую минуту ее может окликнуть Годдар, и любой внезапный к ней интерес заставит ее насторожиться.
И все же он хотел ее. Его тянуло к ней не только потому, что она, возможно, написала эти удивительные письма, но и потому, что Андреа была обольстительна сама по себе. Но при этом ему не давала покоя мысль о Патрике Домострое: если тот в самом деле фотографировал обнаженную из Белого
