— Недавно видел во сне… — начал Рюкити. — Какие–то военные бегут за женщиной, догнали, схватили за руки и за ноги и бросили в машину… И вдруг вижу, это Сумитян. А у меня руки связаны. Машина затарахтела и поднялась, как самолет, в воздух, стала вертеться и гудеть. А гудки странные, как будто человек кричит; я тоже стал кричать… проснулся и весь дрожу. И, как сумасшедший, побежал с горы. Смотрю, уже светает. Добежал до дома Сумитян, заглянул в дырку в окошке, сквозь сетку плохо видно… но потом все–таки увидел… Сумитян лежит, одна нога немножко высунулась из–под сетки… Тогда успокоился и пошел обратно.
— Надо заклеить дырку, — сказала Сумико, пощипывая себе шею.
Он осторожно взял ее за руку. Она отдернула и сказала:
— А я иногда вижу… будто лежу в палатке и около меня стоят солдаты, а я привязана к какой–то странной штуке, вроде больших часов… И будто бы у меня атомная горячка. Вот так когда–нибудь будет.
— Ничего не будет, Сумитян не умрет. Не надо думать об этом. — Он опять почесал голову. —А я вот… когда начинаю думать о себе… хочется разбить башку о скалу. Ничего нельзя придумать. Одному жить страшно тоскливо, а вместе нельзя на горе…
После недолгого молчания Сумико спросила:
— А с Яэтян связались?
— Связались. Яэтян уже не работает на заводе.
— Убежала?
— У них на заводе произошла история. Их заставляли работать по пятнадцать часов, и надсмотрщики насильно впрыскивали всем хиропон… такое лекарство, чтобы не засыпали. И страшно измывались, особенно один нисей… сержант Джэк Танака. Нехорошие вещи делал… В конце концов девчонки не выдержали и ночью подкараулили его во дворе, накрыли рогожей и отколотили так, что его увезли в больницу. После этого солдаты из заводской охраны стали подряд избивать всех работниц, и Яэтян тоже здорово досталось — она укусила одного… А через несколько дней Яэтян и еще несколько девчонок перерезали ночью приводные ремни, испортили конвейер в банко–формовочном цехе и убежали через окно уборной. Яэтян ищут как главную зачинщицу.
— А где она сейчас?
— Она зарылась… то–есть спряталась.
— Как дедушка и учитель Акаги?
Рюкити кивнул. За деревом вскрикнули, приглушенно засмеялись, стали шептаться. Мимо прошли мужчина и женщина и сели за кустиком. Рюкити взял Сумико за мизинец, согнул его и продел свой мизинец. Время от времени она отмахивалась свободной рукой от комаров.
— Кто–то засунул мне письмо в рукав, — сказала она. — Пишет, что давно думает обо мне и просит прийти к часовенке. Пойду сейчас туда и посмотрю… В прошлом году в ночь Урабона Инэтян засунули в рукав двенадцать писем, она хвасталась. Я, наверно, еще получу…
— Сумитян ничего не получила, — прошептал Рюкити, сжав ее мизинец. — Врешь.
Она вытащила из–за пояса листочек и передала ему.
— Это бумага «когику», хороший сорт, — сказал он, пошуршав бумажкой. — Хотя нет, это, пожалуй, «сугихара». Это, наверно, кто–нибудь из литературного кружка на Монастырской горе, недавно они достали бумагу. Вот на что тратят!
Он поднес бумажку к глазам.
— Тушью написано… А имя Сумитян тут есть? Нет? — Он засмеялся. — Если тушью написано и нет имени, значит было заготовлено заранее… Написал штук двадцать таких писем и запихал кому попадется. А сам спрятался там и ждет, кто придет… Я тоже раньше делал эти штуки, чтобы посмеяться.
Сумико выхватила у него письмо, смяла и швырнула в сторону.
— Рютян нехороший…
Он придвинулся к ней и обнял ее за плечи. Она закрыла лицо рукавом. На поляне быстро застучали барабаны, танцующие выкрикивали: «Ара–эсса–са! Са–но–ёй–ёй!» Рюкити еще крепче прижал ее к себе. Она сидела в неудобной позе, наклонившись вбок, одна нога стала неметь. Комары кусали шею и руки.
— А я все–та
— Комаров много, — прошептала Сумико, уткнувшись лицом в его плечо.
Спустя некоторое время барабаны смолкли. Со стороны школы донеслось пение. Захлопали в ладоши. Рюкити вздохнул и отпустил Сумико.
— Идем, там будет митинг. Все наши, наверно, уже там.
Они поднялись и, сцепив мизинцы, пошли к школе.
Перед крыльцом выстроились парни с факелами. На поляне перед часовенкой уже кончили плясать, все потянулись к школе. Рюкити и Сумико направились к качелям в углу школьной площадки. Здесь распоряжался Сугино. Он приказал маленькому Комао пройти по шоссе дальше развилки и посмотреть, не идут ли ребята с дамбы. А Хэйскэ получил приказ проверить посты за Обезьяньим лесом.
— Сорвут митинг, — сказал Рюкити, — в Старый поселок уже приехали машины. Староста вызвал.
— Наверняка сорвут, — согласился Сугино. — Все равно начнем, ребята попробуют задержать полицейских на подступах…
— Кандзи приехал?
— Приехал. — Сугино показал рукой в сторону деревьев в углу площадки. — Он будет оттуда говорить. Начнет Цумото у крыльца, а потом Кандзи.
Около задней калитки кто–то крикнул:
— Открываем митинг!
Факелы у крыльца исчезли, как по команде, там стало совсем темно.
— Коротко сообщу новости, ответ из Токио уже получен, — быстро заговорил Цумото. — Правительство заявило: решение не подлежит пересмотру. Поэтому в любой момент могут приступить к расширению территории базы. Поставят столбы с проволокой и начнут.
Раздались пронзительные свистки за забором. На шоссе появились две машины, с них стали спрыгивать полицейские в шлемах. Они бежали к школьной ограде.
— Нам нельзя сидеть и ждать… Под знаменем единого национально–освободительного демократического фронта…
— Немедленно разойтись! — крикнули с полицейской машины. — Запрещаю сборище без разрешения!
Полицейские ворвались через калитку на школьную площадку и бросились к крыльцу. Раздался громкий голос в другом углу площадки из–под деревьев:
— Нам затыкают рот, но правду скрыть нельзя. База «Инола» поглотит наши земли, нам дадут жалкие гроши и скажут: катитесь куда глаза глядят. Мы и так нищие, рис видим только во сне, круглый год жрем папоротник и лопух, но господам монополистам в Токио и Осака этого мало, хотят еще приучить нас к похлебке из мха. Все наши пашни хотят залить бетоном, а нас превратить в бездомных бродяг…
— Здорово говорит Кантян, — шепнул Рюкити.
К забору подкатила еще одна машина. Полицейские стали перелезать через забор в том углу, где говорил Кандзи. Парни замахали потушенными факелами, отбиваясь от полицейских дубинок. Кандзи умолк, но сейчас же у задней калитки около домика Отоё заговорил другой голос, сиплый, спокойный:
— В то время как монополистические концерны продают Японию оптом, патриоты поднимаются против американских оккупантов. Сейчас сражаются жители деревушки Утинада, а на острове Осима и у подножия горы Асама крестьяне уже сорвали попытку учредить базы. И такую же борьбу провели в префектуре Ямагата и на Хоккайдо, около Саппоро. Если подняться дружно, то можно дать отпор. К нам придут на помощь рабочие, студенты, служащие, все честные японцы. Нас, японцев, восемьдесят семь миллионов, мы большой народ…
— Он же спрятался… — шепнула Сумико, теребя рукав Рюкити. — Схватят.
Рюкити покачал головой:
