японец.
Абэ кивнул и подошел к пожилой, густо набеленной японке в парчовом кимоно с серебристыми узорами, похожем на рыбью чешую. Японка поклонилась Идэ и пригласила его к столику, где гостям подносили мягкие напитки — фруктовые соки, кока-колу и тоник-уотер. За столиком стояла Марико в платье бананового цвета, в волосах торчали разноцветные орхидеи.
— Что прикажете? — спросила она. — Грейп-тоник или…
Идэ поклонился:
— Мы с вами ехали вместе на пароходе из Японии. Помните?
Марико округлила глаза от удивления.
— Ах это вы? Вспомнила… Очень рада вас видеть. Вы, кажется, болели и редко появлялись на палубе. А с вами ехал такой полноватый, с усиками. Он тоже здесь?
Идэ тихо рассмеялся:
— Ему не повезло. В Сан-Франциско попал в руки одной женщины, она обчистила его, и он повесился.
Марико покачала головой, но ничего не сказала.
— А я поселился здесь, работаю на плантации, — продолжал Идэ, — собираюсь выписать сюда старуху мать.
Он добавил, что у него здесь совсем нет знакомых, и он будет весьма счастлив, если его бывшая спутница поможет ему советами.
Марико налила в бокал апельсиновый сок и, опустив в него две соломинки, протянула Идэ. Ему следовало бы прежде всего обратиться в бюро японской колонии, но она, конечно, будет рада помочь ему, чем может. Они обменялись телефонами и адресами. Идэ сказал, что он родом из Нагоя, а Марико сообщила, что и ее покойный отец был уроженцем Нагоя.
— Выходит, мы почти земляки, — сказал Идэ и поклонился.
На поляне начались танцы. К Марико подошел смуглый, красивый юноша, по-видимому филиппинец, и пригласил ее. Марико извинилась и ушла с ним.
Абэ усадил Идэ на траву перед блюдами с угощением — фруктовыми салатами, цыплятами в кокосовом масле, лапшой с ломтиками каракатицы, печенными в золе омарами и макрелью в сладком соусе. Молоденькая гавайка поднесла Идэ чашку с китайской рисовой водкой.
Перед верандой начался концерт. Сперва выступил хор детей, исполнивший японские, гавайские и английские песенки, потом японец в самурайском одеянии — с наплечниками и длинными шароварами — стал показывать фокусы.
На краю поляны, где стояли машины, медленно прохаживались за кокосовыми пальмами двое — специальный агент Эф-Би-Ай Баллигант — брюнет, плотного телосложения, и его помощник Ригс — длинный, белобрысый, в темных очках.
Они следили за корейцем Ан Гван Су, костлявым стариком с тонкими вислыми усами, владельцем магазина восточных медикаментов. Кореец сидел в шезлонге рядом с толстой краснощекой американкой в красной шляпе.
— Прислали мне прямо домой, — просипел Баллигант. — Может быть, это шутка, а может быть, и правда. Неужели этот кореец…
— Доложили начальнику? — спросил Ригс.
— Да. Шиверс говорит, что к анонимкам надо относиться осторожно.
— А помните, в прошлом году нам тоже прислали анонимный донос на хозяина бара с Норд-стрит. И оказалось, что все правда — раскрыли две опиекурильни.
Баллигант поскреб подбородок:
— Там-то понятно. Боялся мести со стороны содержателей притонов. А здесь… Почему не мог сам явиться?
— А что тут странного? — Ригс пожал плечами. — Тоже боится. Состоит в тайной шайке и опасается открыть свое лицо — вдруг мы зацапаем его и упрячем в тюрьму. И своих коллег боится: они не простят ему измены. А оставаться в шайке не хочет.
Баллигант просипел:
— Ан Гван Су до сих пор ни в чем не подозревался. Но в анонимке правильные сведения. В результате проверки выяснилось, что действительно его побратим три года тому назад ездил в Россию и прислал оттуда открытку, очевидно, с шифрованным текстом. Значит, Ан Гван Су связан с Москвой?
— Вполне вероятно, что оттуда приезжают на пароходах связные и передают задания. Пёрл-Харбор может очень интересовать красную разведку.
— Русским сейчас не до нас, — пробурчал Баллигант. — Зачем им шпионить здесь?
— Они могут передавать сведения другим разведкам, обмениваться информацией. И кроме того, они могут провести какую-нибудь диверсию, а потом свалить на других. Какие указания дал начальник?
Баллигант пожал плечами:
— Шиверс говорит, что придется заняться корейцем-аптекарем. В анонимке сказано, что в аптеке на Маунакеа-стрит по ночам появляются какие-то люди, и кореец часто ходит на пристань к прибытию пароходов. Неужели он действительно главарь русской агентуры на Гавайях?
Ригс прошептал:
— А вдруг мы раскроем здесь филиал красной разведки? Вот это будет дело!
Баллигант тихо крякнул и вытащил из кармана пиджака огрызок сигары.
— Начало операции «Пир Лукулла» назначено на двадцать ноль-ноль, — объявил Гейша. — Явиться без опозданий. Форма полупарадная, можно обойтись без орхидей в петлицах. Духи — «Милорд» или «Денди», в случае крайней бедности — герленовская амбра. Выражение физиономии — максимально праздничное.
Он успел сбегать в парикмахерскую отеля «Мэйфлауер», взять у портного новый мундир и купить новую фуражку — весь блистал, как миноносец, принявший на борт президента.
Приглашение Уилкинсона поразило всех. До сих пор начальник управления не приглашал к себе домой подчиненных. Он был всегда безупречно корректен, но не подпускал никого на близкое расстояние. Однако на этот раз изменил своему правилу из-за младшей сестры — медноволосой, длинноногой Дайаны.
Она считалась одной из лучших теннисисток столицы. В прошлом году в паре с бывшим адъютантом брата капитан-лейтенантом Пауэлом заняла второе место в состязании на первенство по морскому ведомству. Успех на корте привел к сегодняшнему торжеству — обручению. Церемония официальной капитуляции старого холостяка Томми Пауэла должна была состояться в доме Уилкинсона.
Приглашение получили некоторые подчиненные Сэффорда — дешифровщики и японоведы из Т-бюро Крамера. Короче говоря, приглашения удостоились только причастные к «магии».
Пейдж не сразу нашел дом Уилкинсона — долго колесил по узкой улице мимо уютных старомодных особнячков, двухэтажных, увитых плющом, с оконными ставнями и крохотными палисадниками.
Уилкинсон жил в темно-зеленом домике напротив молельни баптистов — рядом с небольшим пустырем, где стояли легковые машины и автобусы. Здесь было очень тихо — машины проезжали редко. Можно было подумать, что это улочка какого-то захудалого городка, если бы не купол Капитолия, торчащий совсем недалеко над крышей отеля.
Звонка у входной двери не было — его заменял дверной молоток. Пейдж беззвучно рассмеялся:
— Это в его стиле.
Уайт усмехнулся. Особнячок в стиле эпохи колонизации Америки, клумбы с георгинами перед крыльцом и дверной молоток действительно гармонировали с благообразным, респектабельным Уилкинсоном, похожим скорее на пастора, чем на руководителя военно-морской разведки.
Дверь открыла толстая негритянка, весьма миловидная, в белом, туго накрахмаленном чепчике. В
