вывод: «Наиболее устойчиво тендерное различие проявляется в том, что мужчины в любом
возрасте гораздо чаще, чем женщины, становятся участниками тяжких преступлений,
независимо от источника данных, типа преступления, степени причастности и меры участия».
«Всегда и везде мужчина чаще совершает преступление, чем женщина», — пишут
криминологи Майкл Готтфредсон и Трэйвис Хирши3. Однако как понимать эту очевидную
связь между мужественностью и насилием? Является ли она биологической производной,
природным фактом, обусловленным особенностями мужской анатомии? Универсальна ли
связь между тендером и насилием? Претерпела ли она какие-либо изменения на протяжении
американской истории? Усилилась она или ослабела с течением времени? Что можем мы, как
культура, сделать для предотвращения или по крайней мере смягчения проблемы мужского
насилия?
Объяснений мужского насилия более чем достаточно. Некоторые исследователи ссылаются на
биологические различия между женщинами и мужчинами, полагая, что «повсеместность и
длительность во времени демонстрации относительной агрессивности мужчин» определенно
указывают на генетические различия. Например, некоторые ученые утверждают, что андро-
гены, мужские гормоны, особенно тестостерон, являются причиной мужской агрессии.
Действительно, увеличение содержания тестостерона обычно приводит к повышению
агрессии. Другие исследователи обратились к эволюционным объяснениям, таким, как
гомосоциальная конкуренция, которая видит в насилии со стороны мужчин результат
эволюционной конкуренции за сексуальный доступ к женщинам. Мужчины в борьбе друг с
другом устанавливают иерархию господства; победители получают право выбирать женщин4.
Но, как мы уже видели в предыдущих главах, биологические объяснения неубедительны.
Хотя тестостерон связан с агрессивным поведением, он не является причиной агрессии, а
только облегчает ее проявление. (К примеру, он никак не действует на неагрессивных
мужчин.) Причинно-следственная связь
375
не всегда направлена от гормона к поведению. У победителей спортивных состязаний уровень
тестостерона увеличивается
стерона; повышение уровня гормонов ведёт к насилию. Однако тестостерон не приводит к
насилию против тех, кто находится значительно выше на иерархической лестнице.
Увеличение содержания тестостерона вызовет агрессию самца бабуина среднего уровня по
отношению к самцу низшего уровня, но не подвигнет его на то, чтобы бросить вызов
иерархическому порядку5.
На самом деле существует очень немного данных в поддержку эволюционной теории
гомосоциальной конкуренции. В некоторых культурах мужчины не проявляют ни насилия, ни
конкуренции в отношениях друг с другом. Если «мальчишки есть мальчишки», то они в
различных культурах очень разные. В некоторых обществах, включая наше, мужчины
особенно часто творят насилие над женщинами — над той самой группой, за которую они
якобы соперничают. (Убивать и грубо насиловать того, кого стараешься оплодотворить, —
подобная стратегия воспроизводства далека от благоразумия.) Социолог Джудит Лорбер
резонно ставит следующий вопрос:
«Когда малыши шумно бегают вокруг нас, то, говоря „мальчишки есть мальчишки', мы имеем
в виду, что нахрапистость заключена в Y-хромосоме, поскольку она рано проявляется почти у
всех мальчиков. Но разве мальчики везде, во всем мире, в каждой социальной группе,
заявляют о своем присутствии криками и активностью? Или только там, где их поощряют к
свободе тела, к захвату пространства, к риску, к участию во всех играх и состязаниях на
открытом воздухе?»6
Вслед за Фрейдом некоторые психоаналитики искали объяснение мужского насилия в
эдиповом комплексе: фрустрация мальчишеских сексуальных желаний трансформируется в
агрессию — гипотеза фрустрации-агрессивности. Более нейтрально эта гипотеза
