опять переводит взгляд на свою ширинку и на бугорок, забавно выпирающий через черную ткань брюк. Что же его так завело, интересно? Неужели садоводство? Или очертания маленьких грудей Софии Янг, дерзко торчащих под розовым шерстяным платьем? Или ее стройные изящные ноги в балетных тапочках? Или прядка белокурых волос, которая выбилась из стянутого на затылке Софии хвостика и танцевала на ее правой щеке под дуновениями легкого осеннего ветерка? Или это вообще случайное стечение обстоятельств, никак не связанных с миссис Янг? Может, у него на носках чересчур тугая резинка?
Кэгни наблюдал за миссис Янг с самого утра, а точнее – с восьми часов двадцати минут, когда София вышла из огромного дома своего супруга и отправилась на пробежку вокруг небольшого пруда. Бегала она с двумя розовыми гантелями в руках, очевидно, для большей нагрузки. На ее лице не было заметно ни тени напряжения, оно оставалось молочно-белым и совершенно спокойным. Миссис Янг не столько занималась спортом, сколько прогуливалась, дыша свежим воздухом и любуясь на уток. Кэгни пришлось признать, что она нравится ему все сильнее и сильнее. Он тоже не воспринимал всерьез бег трусцой и занятия на тренажерах. Что приятного в красных от натуги лицах, в задницах, неприлично обтянутых лайкрой, во вздувающихся на лбу венах и вспотевших от чрезмерных усилий телах? София Янг не пытается строить из себя спортсменку. И правильно. Если женщина толстеет, то оттого, что слишком сильно налегает на сладкое. Пускай перестанет есть торты с пирожными, и похудеть труда не составит. Все остальное значения не имеет. Мать Кэгни всю жизнь была очень стройной, с тоненькой девичьей талией.
Некстати вспоминается, что Грейси, его первая жена, тоже увлекалась садоводством. Точнее, не садоводством, а садовником. Выражалось это в том, что с одним из них она трахалась в сарае.
Когда Кэгни женился на Грейс, ему было всего двадцать пять, а ей уже перевалило за тридцать. Прежде чем связать себя узами брака, они встречались четыре месяца, но помолвлены были всего-навсего три дня. Кэгни называл их роман ураганным. Они познакомились, как и многие другие пары, возле телефонной будки. Грейс кому-то звонила, Кэгни до сих пор не знает, кому именно. Служивший тогда в армии Кэгни проходил мимо будки и сразу обратил внимание на волосы Грейс – белокурые и пушистые. Даже с расстояния казалось, что они пахнут свежестью, чистотой и морским бризом. Лица девушки Кэгни не видел из-за волос и телефонной трубки. Пройдя несколько метров, он обернулся и увидел глаза незнакомки – голубые, как васильки в мамином саду. Вернувшись, Кэгни постучал в стекло телефонной будки форменным армейским беретом.
Грейс открыла дверь будки и вполголоса спросила:
—Да?
У нее оказался красивый голос. Она прикрывала трубку ладонью и смотрела на Кэгни васильковыми глазами, в которых он тут же утонул.
Кэгни служил в Колчестере. Срок его контракта подходил к концу, и он решил наконец, что рожден не для армии. Какое-то время ему даже нравились армейские будни и муштра. После смерти матери наступили тяжелые времена, и служба помогла немного прийти в себя, собраться с мыслями. Со временем он примирился с утратой и решил уйти из армии, пожить обычной жизнью. Кэгни хотелось поскорее отрастить волосы и посмотреть, что мир приготовил для него, двадцатипятилетнего парня.
Грейс призналась, что ей уже тридцать два года и она совсем недавно развелась. Выходило очень кстати. Постановление о разводе пришло только накануне утром.
Кэгни заворожили васильково-голубые глаза Грейс, ее узкая спина и то, как та переходит в маленький аккуратный зад. В армии Кэгни научили многому. Он мог сломать запястье даже взрослому мужчине, а у Грейс руки были такими хрупкими, что казалось, достаточно сдавить их двумя пальцами, и они треснут. Грейс вообще выглядела на удивление нежной, слабой, чистой и беззащитной. Нельзя было и предположить, что она сама способна причинить кому-то боль. Позднее выяснилось, что все-таки способна. Кэгни вспоминал те дни, как время еще не утраченной наивности.
Нельзя сказать, что они подходили друг другу характерами, и все же Кэгни отчаянно влюбился. Безумно тосковал, когда она была далеко, и бешено ревновал, когда на нее смотрели другие мужчины, а тем более, когда они хотя бы случайно прикасались к ней или вдыхали запах медово-золотистых волос, слегка обесцвеченных перекисью водорода.
Улыбка Грейс перед алтарем армейской церкви сулила неземное блаженство. Сразу после свадьбы выяснилось, что Грейс хочет от жизни совсем не того, о чем мечтает Кэгни. В первую брачную ночь, когда Кэгни и его новоиспеченная супруга обнаженные лежали в кровати, он признался, что всего через четыре месяца оставит службу в армии и они смогут поехать в любую точку земного шара и делать все, что взбредет в голову.
Грейс встретила эту новость гробовым молчанием.
–Что-то не так, любовь моя? – спросил Кэгни, проведя пальцами между лопаток жены и дальше – вдоль ее позвоночника к идеальным по форме ягодицам.
–Зачем вообще куда-то уезжать? – недоуменно спросила Грейс.
Кэгни, лежавший на животе, вскочил на колени и воскликнул:
–Чтобы посмотреть мир! Чтобы пожить на полную катушку! Пускай будет непросто, пускай жизнь наставит нам синяков, зато это будет настоящая жизнь, а не унылое существование! Забраться на верхушку высокого дерева и кричать оттуда на всю округу! Или поплавать голышом в теплом море где-нибудь в Турции!
Кэгни расхохотался, запрокинув голову, и несколько раз ударил себя в грудь кулаками, охваченный истерической радостью.
–Ты ведешь себя как ненормальный, – промолвила Грейс, закрыв глаза.
–Ничего не поделать, миссис Джеймс, теперь вы моя жена.
Кэгни попытался развернуть ее к себе и поцеловать, но Грейс натянула простыни до самого подбородка и сказала, уткнувшись лицом в подушку:
–Поживем – увидим. Может, через год у нас уже ребенок родится.
В тот момент, повернувшись на спину и глядя в потрескавшийся потолок, Кэгни понял, что совсем не знает лежащую рядом женщину. Они связали себя узами брака, даже не выяснив, чего каждый из них хочет от жизни.
Кэгни ласково поцеловал жену, надеясь заглушить неприятные предчувствия, появившиеся так скоро и внезапно. Он притянул Грейси к себе и прижался ртом к ее маленьким острым соскам, чтобы вызвать эрекцию... Увы, ничего не получилось. Его член лежал безвольный и скучный, как гость, который был приглашен на вечеринку по недоразумению и теперь стоит в одиночестве посреди комнаты, мешая остальным гостям веселиться.
Безвольный пенис испортил не только первую брачную ночь, но и все последующие ночи. Кэгни изо всех сил пытался перебороть странную немощь собственного организма. Рассчитывая на внезапность, он одновременно сжимал свой член одной рукой, а другую засовывал Грейс между ног. Хитрость не помогала. Стоило возбуждению набрать силу, как Грейси все портила удивленно распахнутыми глазами и вопросом:
–Дорогой, ты уверен, что у тебя получится? Я себе педикюр только что сделала. Не хотелось бы зря его портить.
Кэгни чувствовал себя полным ничтожеством. Несколько недель безуспешных попыток окончательно лишили его сил. Через два месяца после свадьбы у Кэгни и Грейс, как у мужа и жены, не осталось ни одной темы для разговора. Вернувшись со службы домой, Кэгни интересовался:
–Как дела, дорогая?
–Хорошо, – отвечала Грейс раздражающе тихим голоском и слабо улыбалась, даже не пытаясь скрыть абсолютное безразличие к мужу.
Она просто хотела выйти замуж, а Кэгни в свою очередь очутился в неправильном месте в неверный час и сделал предложение не той женщине.
В течение последующих трех месяцев Кэгни не покидало чувство вины. Он понимал, что, кроме самого себя, винить некого. Никто не виноват, что он женился на Грейс, не потрудившись как следует ее узнать, теперь вот пожинает плоды собственного безрассудства. К счастью для них обоих, Грейс очень хотела ребенка. Маленький солдатик Кэгни по-прежнему отказывался нести службу, а Грейси слышала, как неотвратимо тикают ее биологические часы. Поэтому она взяла инициативу в собственные руки. Ей требовался мужчина с нормальной эрекцией и эякуляцией, и, в конце концов, она такого мужчину нашла – в
