главным оружием было необычайно сильное, покоряющее окружающих обаяние в сочетании с блеском ума и способностью иметь на все готовый ответ.
Горонви Рис, учившийся в Оксфорде в одно время с ним, который не был гомосексуалистом, но с которым Бёрджесс пытался заигрывать, прежде чем начать использовать его в интересах советской разведки, описывал Бёрджесса как «некое подобие Фигаро по характеру, всегда предприимчивого и готового услужить другим, чтобы затем манипулировать ими в собственных целях» [460]. Бёрджесс, не зная меры, имел пристрастие к общению с друзьями, а также к сексу, политике и выпивке. Его неразборчивость в случайных мужских связях дает основание предполагать, что он стремился подавить в себе горькое чувство собственной мужской сексуальной неполноценности. Он любил рассказывать, что его извращенность является результатом психологической травмы, полученной в детстве, в возрасте 11 лет, когда ему пришлось извлекать свою истерически рыдающую мать из-под трупа отца, у которого случился сердечный приступ во время полового акта[461]. Это была настолько типично преувеличенная попытка самооправдания, что было любопытно обнаружить, что он никогда не упоминал об этом факте на собеседованиях в КГБ.
Его биографические данные говорят о том, что Бёрджесс родился в 1911 году в семье кадрового морского офицера; после смерти отца, наступившей в 1925 году, мать снова вышла замуж. Ее вторым мужем был отставной армейский полковник по имени Джон Реталлак Бассет, который азартно играл на скачках и в случае выигрыша щедро одаривал пасынка, быстро сообразившего, каким образом можно манипулировать взрослыми в своих интересах. Бёрджесс заслужил репутацию не по летам начитанного и смышленого ученика в Итоне, который все еще пользовался славой самой знаменитой британской школы-интерната, когда его мать решила, что он должен завершить свое образование в Дартмутском военно-морском училище. Впоследствии он сказал в КГБ с присущим ему отсутствием скромности, что он считал себя «слишком умным», чтобы служить на флоте. Пожаловавшись на ухудшение зрения, он добился отчисления из Дартмутского училища и возвратился в Итон. Оттуда в 1930 году он перешел в Кембриджский университет, затаив глубокую злобу на правящую элиту Итона, которая отказалась избрать такого скандально известного сексуального извращенца в общество школьных старост, известное под названием «Поп». В Тринити-колледже Бёрджесс занимался историей и сдал с отличием первую часть экзаменов, хотя три года спустя провалил испытания, и сочувствующему ему наставнику колледжа пришлось, чтобы «спасти престиж», раздобыть ему справку о болезни. Получение «утешительной» степени не давало ему отличий, но позволяло продолжить университетское образование в качестве аспиранта, занимавшегося исследовательской работой, и одновременно оплачиваемого методиста по истории[462].
Бёрджесс был неуправляемым интеллектуалом, который растрачивал свои блестящие умственные способности на злоупотребление алкоголем и страстную приверженность левым политическим взглядам. Еще будучи студентом первого курса, он стал членом одной из подпольных коммунистических ячеек в Тринити. Марксизм имел особенно мощное влияние в «Обществе Апостолов», полусекретном братстве интеллектуалов, которое приняло Бёрджесса в свои ряды в 1932 году[463] . Прием его в члены устроил Энтони Блант, его гомосексуальный любовник, который был четырьмя годами старше и в то время занимался в Тринити исследованиями в области истории искусства, что в будущем вознесло его к вершинам этой профессии. Блант принадлежал к первому марксистскому поколению «Апостолов», включавшему Денниса Проктора, Алистера Уотсона, Хью Сайке-Дэвиса и Ричарда Ллуаллин- Дэвиса. Бёрджесс был необыкновенно пламенным новообращенным. Лорд Ротшильд, который также вскоре вступил в «Общество», сетовал на то, что, если только присутствует Бёрджесс, «мы без конца говорим о коммунизме, а это довольно скучно»[464].
Бёрджесс бросился в объятия более полнокровного марксизма, чем чисто интеллектуальное теоретизирование, привлекавшее его близкого друга Бланта; с его стороны это была подлинная идеологическая перемена убеждений, а не обращение к коммунизму как к символу новомодной приверженности левым взглядам. Как историк, Бёрджесс утверждал, что подверг глубокому изучению труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Он любил продемонстрировать свое знание теории диалектического материализма, приводя цитаты из текстов, что производило впечатление как на Орлова, так и на Дейча.
Хотя Блант пользовался марксистскими аналогиями в своих острых критических статьях на страницах журнала «Спектейтор», его собственное идеологическое преобразование происходило более анемично и шло скорее от ума, чем от сердца. «События, происходившие в Германии, стали доходить до сознания такого изоляциониста, как я, и я смутно начал сознавать, что мое положение не было вполне удовлетворительным», — объяснял Блант в автобиографии, написанной для НКВД в 1943 году:
«Когда я вновь приехал в Кембридж в октябре (1933 г.), обстановка изменилась. Я заметил, что постоянно связан с членами коммунистической партии, взгляды которых полностью отличаются от моих. Сначала я не делал никаких выводов, но постепенно я почувствовал, что… их взгляды на те предметы, в которых я разбирался, как, например, история, история искусства, не только представляли для меня интерес, но давали направление для истинного понимания предмета с научной точки зрения. Это чувство постепенно росло во мне также благодаря влиянию Бёрджесса, Клугмана, Джона Корнфорда и других, принадлежащих к этой группе. В конце концов я полностью убедился в правильности марксистского подхода к истории и другим знакомым для меня предметам.
Коммунисты считали, что я безнадежный человек. Это впечатление частично создавалось после того, как я начал выполнять нашу работу и пытался выполнить довольно трудную задачу: создавать такое впечатление, что я не разделяю взглядов левого крыла, и, с другой стороны, находиться в самом тесном контакте со всеми студентами левого крыла для того, чтобы подбирать нужных нам людей»[465].
Как показывают архивы НКВД, Блант признавал, что был склонен скорее скрывать, чем выставлять напоказ свой коммунизм. Бёрджесс же, напротив, нес свою принадлежность к коммунизму как знамя, чтобы показать, насколько далеко отошел — и идеологически, и духовно — от класса буржуазии, выходцем из которого он был. Ведя богемный образ жизни, одеваясь неряшливо, злоупотребляя алкоголем и наслаждаясь гомосексуальными приключениями, Бёрджесс к последнему году своей учебы приобрел в Кембридже известность как возмутительным поведением, так и своими политическими убеждениями. В дневное время он проповедовал доктрины коммунизма, а ночью ложился в постель с кем попало — будь то преподаватель, студент, официант из столовой колледжа или приказчик из городской лавки. Своим более сдержанным гомосексуальным друзьям он рекомендовал секс с «грубой клиентурой» в качестве средства, позволяющего ослабить буржуазные запреты. Поэтому на Бёрджесса едва ли пал бы выбор советской разведки, которая ценила в агентах самодисциплину, преданность и умение скрывать свои взгляды. Не случайно Филби указал имя Гая последним в своем списке, подозревая, что его друг слишком яркая и неугомонная личность, чтобы тайно работать на «антифашистское» подполье. Бёрджесс вообще оказался в этом списке лишь благодаря своему умению очаровывать и твердой преданности коммунизму. Эти качества, должно быть, произвели впечатление и на Орлова, поскольку его досье в НКВД содержит указание, что он обсуждал кандидатуру Бёрджесса как потенциального агента еще в августе 1934 года, когда вернулся в Москву, изучив ситуацию в лондонской резидентуре. Тогда он порекомендовал обратиться к Бёрджессу во время посещения им Советского Союза с группой из Кембриджа. «Проверка через наш второй отдел показала, что он уже уехал из страны, вследствие чего было решено побеседовать с ним на острове» — так на жаргоне НКВД называли Англию[466]. К моменту возвращения Орлова в Лондон в сентябре Маклейн уже находился на первом этапе процесса вербовки, и вопрос о том, начать ли серьезную разработку Бёрджесса, возник лишь несколько месяцев спустя. Как вспоминал Филби в своей автобиографии для КГБ, в конце 1934 года он присутствовал на встрече, во время которой его взгляды на пригодность Бёрджесса были детально обсуждены с Орг ловым и Дейчем. Судя по рассказу Филби, «Орлов был чрезвычайно твердым человеком, и, честно говоря, я не знал, что делать, потому что был новичок в этом деле». По словам Филби, Орлов считал, что Бёрджесс мог бы быть полезен, и поручил Филби обдумать, как лучше прозондировать его[467]. Советская разведслужба обнаружила, что гомосексуалистов можно использовать в качестве ценных источников информации, поскольку под угрозой сурового уголовного наказания им приходится часть своей жизни держать в тайне. Страх того, что эта особеннось их поведения раскроется, был столь силен у
