уже в Европе или они могут пока в состоянии готовности находиться в Испании»[650]. Москва ответила утвердительно относительно необходимости продолжать выполнение агентами заданий, но не сообщила никакой дополнительной информации о его встрече.
Орлов послал обычный ответ, ничем не выдав, что у него возникли подозрения. Чтобы скрыть свое намерение не ехать в Париж, он запросил у Центра указания относительно отправки в столицу Бельгии четырех людей НКВД и одного агента — женщину, действующую в качестве журналиста под руководством Орлова:
«Получение телеграммы за № 1750 подтверждаю. 12 июля оформляю выезд и вышлю «Журналистку» в Брюссель, а брата — в город «Фина». 12 или 13 июля перебрасывается туда один из пяти человек, указанных в телеграмме № 1743. Со всеми будет обусловлена связь. Телеграфируйте, должен ли брат захватить с собой радиоаппарат. Нужно ли его запаковывать, уничтожить данные, взять дип-листы. Буду в Антверпене 14 июля»[651].
Это должно было стать последним сообщением Орлова в Центр в его качестве резидента НКВД в Испании. На следующий день Орлов зашел, как это знали и он, и его сотрудники, в последний раз в свою штаб-квартиру. «Когда я покинул свой кабинет в Барселоне, мои офицеры вышли из особняка, который мы занимали: все были мрачны, потому что чувствовали, что я отправляюсь в ловушку», — вспоминал Орлов о своем отъезде 12 июля. Однако его поездка приняла не то направление, которого они опасались и на которое рассчитывала Москва: «Вместо этого я позвонил жене, договорился встретиться с ними в определенном отеле в Перпиньяне и бежал»[652].
Расставшись с верными немецкими телохранителями на границе, он со своим испанским шофером пересек в машине французскую границу и направился в «Гранд-отель» в Перпиньяне. Там он забрал жену и дочь и сел в ночной поезд на Париж. Они прибыли туда 13 июля, накануне празднования Дня Бастилии, однако настроение Орлова отнюдь не соответствовало предпраздничному настроению парижан.
«Я чувствовал себя человеком, который покинул корабль и сел в спасательную шлюпку, не имея ни планов, ни надежды, — вспоминал Орлов. — Мне было известно, что НКВД имеет мощные связи во Франции и что не пройдет и двух суток, как террористы Ежова сядут мне на хвост. Мне нужно было как можно скорее уехать из Франции, где меня могли без труда загнать в угол и убить»[653] .
Наличие у Орлова многочисленных родственников в Америке, многих из которых он позаботился навестить во время своей поездки в 1932 году, делало для него Соединенные Штаты очевидным надежным убежищем. Но его план сразу поехать туда рухнул, когда он, позвонив в посольство США, обнаружил, что посла Уильяма С. Буллита нет в городе. Он чувствовал, что не сможет довериться младшему по чину сотруднику, и ему для быстрого бегства была необходима какая-нибудь другая страна. «Поэтому я по совету жены пошел в канадское посольство, которое, к счастью, не было закрыто», — так описывал Орлов свой удачный выбор. Посольство, по счастью, находилось неподалеку от их гостиницы, и вскоре Орлову удалось добиться личной встречи с генеральным консулом. Он знал, что в то время Канада не поддерживала дипломатических отношений с Советским Союзом, а поэтому не могла предоставить ему официальную въездную визу. Но канадский консул, по словам Орлова, был «человеком дружелюбным», а по счастливой случайности, оказался также бывшим канадским комиссаром по вопросам иммиграции. Поэтому он смог написать рекомендательное письмо иммиграционным властям своей страны. В нем указывалось, что советский генерал, направляясь в Соединенные Штаты по дипломатическому паспорту, попросил разрешения свозить свою жену и больную дочь в Квебек для отдыха перед удушающей летней жарой Вашингтона, куда он получил назначение на новый пост[654].
Теперь Орловым необходимо было, не задерживаясь, добраться до Канады, поскольку на следующий день, когда он не появится в советском посольстве, чтобы ехать оттуда на машине в Антверпен, поднимется тревога. Пройдет немного времени, и НКВД СССР аннулирует паспорт, обеспечивавший Орлову дипломатический статус, необходимый, чтобы попасть в Америку. Судьба продолжала улыбаться семье беглецов. Пока они ожидали в посольстве, Орлов узнал от священника, который разговорился с его женой, что в тот самый день вечером канадский пароход «Монклэр» отплывает из Шербура в Монреаль.
Орлов поспешил разыскать бюро путешествий и взять билеты, жена его бросилась в гостиницу, чтобы забрать чемоданы и дочь Веру. Интенсивное уличное движение во время праздника превратило их поездки по Парижу в безумное состязание наперегонки с часовой стрелкой, и когда они встретились на вокзале, до отхода поезда на Шербур оставались считанные минуты. Через час после прибытия в порт к вечеру того дня Орловы были на борту «Монклэр». Вскоре после заката солнца, дав два прощальных гудка, пароход, на борту которого находился самый высокопоставленный офицер советской разведки, из всех когда-либо пытавшихся бежать от Сталина, вышел в потемневшие воды Ла-Манша и взял курс на запад, через Атлантику, в Канаду.
Так начался четырнадцатилетний период жизни Орлова в качестве беглеца. Центр, очевидно, не имел понятия о том, что бывший начальник советской тайной полиции в Испании был уже на борту судна в Атлантическом океане, когда в Москву на следующий день сообщили, что «Швед» не появился, как планировалось, в парижском посольстве. Согласно документам НКВД, двое суток спустя Ежов лично занялся этим делом. 21 июля, когда «Монклэр» пришвартовался в Монреале и Орловы сошли по трапу на канадскую землю, Ежов готовился отправить «летучие эскадроны» на поиски пропавшего.
Канадские власти оказали Орлову дружеский прием. Проверив его дипломатический паспорт и прочитав рекомендательное письмо от главы их консульства в Париже, офицер иммиграционной службы выдал генералу удостоверение личности, позволяющее ему пребывание в Канаде в течение двух месяцев в качестве иностранца, получившего визу на временное пребывание в стране. Орловы привезли с собой припрятанную в ручном багаже крупную сумму в валюте США. Впоследствии советские власти будут утверждать, что это были оперативные фонды НКВД, украденные из сейфа в служебном
347
помещении барселонской резидентуры. Подтверждающее доказательство находится на странице 170 первого тома досье Орлова, где содержится заключение по обследованию сейфа барселонской резидентуры, сделанному после его исчезновения. Там сообщается, что недостача составляла около 60 ООО долларов, предположительно взятых Орловым. Эта сумма была значительно больше той, которая, по свидетельству Орлова, была при нем, когда он прибыл в Северную Америку. Он так и не объяснил расхождение в цифрах, и из документов НКВД тоже неясно, было ли какое-либо другое объяснение исчезновению столь значительной суммы[655].
«Когда я вступил на территорию Соединенных Штатов, у меня было 22 800 долларов», — позднее свидетельствовал Орлов, настаивая на том, что все это до последнего гроша составляло его «сбережения». В 1955 году он заверял Службу иммиграции и натурализации США, что он был «высокооплачиваемым должностным лицом», чей «оклад в последние годы составлял 900 долларов в месяц, а заработок жены — 350 долларов в месяц». Утверждая, что деньги всегда выплачивались ему в долларах, когда он работал за границей, Орлов говорил, что при этом не было никаких вычетов. В результате оказывалось, что общая сумма, которую Орловы привезли с собой, составляла несколько более суммы их общих заработков за два года их пребывания в Испании. Однако, поскольку сюда не могли быть включены расходы на жизненные нужды или оплата счетов за лечение их дочери, Орлов заявил, что в эту сумму входили наличные деньги из фонда, которые они копили, чтобы послать Веру в «школу-санаторий» в Швейцарии, когда ей исполнится шестнадцать лет[656]. Как бы ни получил он эти деньги, это была крупная сумма; в нынешних ценах более 250 000 долларов. Символично, что одно из первых действий г-жи Орловой в Канаде заключалось в том, чтобы, воспользовавшись преимуществами капиталистической системы, заставить свое состояние работать на них, принося проценты: она открыла сберегательный счет в Монреальском банке за № 300937 на имя Берг[657].
Банковская расчетная книжка была открыта на имя Марии, с тем чтобы она могла прожить независимо и заботиться о дочери в том случае, если ежовские «летучие эскадроны» расправятся с ее мужем. При тех обстоятельствах это была вполне оправданная мера предосторожности, поскольку, как оказалось, запись, сделанная в его личном досье в августе 1938 года, хотя и не намечала его кандидатуру для немедленной ликвидации, но рассматривала эту возможность. В записи отмечалось, что его «бегство рассматриваем как результат испуга и недоразумения», однако занимаемое Орловым положение было настолько высоким, что «сам факт побега является антипартийным поступком, граничащим с
