твой счет, либо решат, что тебе есть что скрывать. В конечном итоге тебя упекут за решетку и будут держать до тех пор, пока ты не расколешься. Подобный поворот ни в коей мере меня не устраивал. В общем, я посчитал, что если буду дружелюбен, окажу содействие и отвечу на все вопросы честно и откровенно, в самой искренней и прямолинейной манере, то окажусь на свободе уже через полчаса. К несчастью, мой послужной список свидетельствовал не в мою пользу. Меня далеко не назовешь ветераном презумпции невиновности.
— Послушай-ка, милок, думаешь, ты мотал срок? То были детские забавы в сравнении с тем, за что мы можем упечь тебя на этот раз. Вооруженное ограбление? Нанесение тяжких телесных повреждений? Это уже со всем другой разряд, Мило. Новая лига, — разъяснил Уизл.
— Если уж вы так уверены, что это сделал я, то предъявите обвинение и докажите мою виновность в суде. Ничего нового я сообщить вам не могу. Я этого не делал. Вчера ночью я находился дома и смотрел телик со своим братом. Можете спросить у него самого.
— Тебе известно, что означает слово «привычный», Мило? — спросил Уизл.
— Приходилось слышать.
— Уверен, что приходилось. Но «привычный» относится к природе человека, его привычкам, понимаешь? Привычное поведение — это нечто, заложенное в каждом из нас от природы. Это нечто постоянное, то, от чего мы никогда не сможем избавиться. Знаешь почему? Потому что это — твое «Я». От себя не убежишь. Такое никому не под силу. Вот ты, например, привычный вор. И ты никогда не сможешь не воровать, как лев не сможет не пожирать антилоп. Это у тебя в крови. Знаешь, мне даже жаль тебя. Правда. Потому что ты никогда не сможешь жить нормальной жизнью, как все остальные. По одной лишь причине: то, что считаешь нормальным ты, все остальные отвергают. Мы не можем допустить, чтобы ты поступал естественным для себя образом. Но ты ведь не изменишься. Не бросишь прежних привычек. Так и будешь метаться из тюрьмы на волю, с воли — обратно в тюрьму, и в конце концов кого-нибудь прикончишь, после чего тебя уже никогда не выпустят на свободу. Видишь? У тебя никогда и ни за что в жизни не получится завязать, если только… — Внезапно он замолчал и выдержал паузу для создания драматического эффекта.
Ну, давай же, Уизл, продолжай. Сделай милость, подумал я. Поведай мне, как я могу разорвать этот круг. Все что угодно, только покажи, где подписать.
— Если только, — продолжил он, — ты сам себе не признаешься, что у тебя проблема. Пока не осознаешь, кроме полицейских участков, тюрем, камер и параш, в твоей жизни больше ничего нет. И не будет. До самой смерти. Пока не найдется тот, кто тебе поможет. Только учти, помощи ждать не от кого. Единственный, кто может помочь тебе, — это ты сам. И начать нужно с того, что признать свои ошибки. Начать все с чистого листа. Оставить прошлое позади, — распространялся коп, постоянно протирая рукой стол, будто это школьная доска, а я — деревенский идиот.
— А львам это помогает? — уточнил я, от чего Росс рассмеялся. Уизл бросил на него резкий взгляд, и тот тут же умолк.
— Считаешь себя шутником? Думаешь, это удачная шутка? Ничуть, — помрачнел Уизл.
— Это вовсе не шутка. Просто я здесь действительно ни при чем. И я совсем не виню вас за то, что притащили меня сюда — сам, возможно, поступил бы точно так же на вашем месте, — только к данному делу я не имею никакого отношения. Тут уж ничего не поделаешь. И я ни за что не подпишусь за то, чего не делал, только потому, что вы хотите, чтобы я перестал пожирать антилоп. Вот так. Что теперь? Что будем дальше делать?
— Я могу запереть тебя на пару дней. Посмотрим, как тебе такое понравится, — пригрозил Уизл.
— Знаю, только подобная мера не изменит ни одного моего ответа, и мне ничего не стоит отсидеть два дня. Вам это прекрасно известно. Так какой смысл? Вы ведь в курсе, что вчера ночью там был не я. Может, вы не знали этого, когда тащили меня сюда, но теперь-то знаете. И я знаю, что вы знаете. Так что решайте сами.
Меня отпустили спустя пятнадцать минут, строго бросив вслед: «Мы не спустим с тебя глаз». И я заскочил за Гуди, чтобы вытащить его на улицу размяться. Он — впрочем, как всегда, — воспринял меня буквально и вытащил с собой футбольный мяч, так что мы потащились в парк, где каждый неоднократно выиграл Кубок УЕФА, пробив по нескольку серий пенальти. Потом это занятие нам наскучило — да и порядком измотало организм, — и мы уселись на качели немного перевести дух. Раскачиваясь взад-вперед на старых грязных покрышках, я словно вернулся на пятнадцать, а то и двадцать лет назад и просто-таки ошалел от удивления, обнаружив, насколько выросла моя задница с тех пор, как я играл тут в последний раз. Гуди со всех сил оттолкнулся ногами от земли, пытаясь раскачаться как можно выше, так что только в самом конце прогулки нам все-таки удалось потрепаться за жизнь.
Думаю, каждый из нас с большей охотой поболтал бы за кружечкой пива, но откуда взять деньги?
— Это должно было случиться, Мило. Она ведь не могла вечно находиться в ожидании твоего освобождения, — изложил Гуди, когда я начал было высказываться по поводу Элис. — Все девчонки такие. Им нужно, чтобы их парень ночью лежал в постели рядом, а не где-нибудь в тюряге за мили от них. Она ведь живой человек из плоти и крови. Прямо как мы с тобой, — объяснил он, потом вдруг стал таким серьезным и, кивнув со знанием дела, произнес последнюю реплику по этой теме: — Потребности.
— Какой хрени ты начитался?
— Я — человек бывалый и кое-что знаю о жизни. В армии то же самое. С девчонками везет не больше, чем с зарплатой. Я знаю, о чем говорю. Одно дело — по-быстрому перепихнуться с какой-нибудь престарелой давалкой во время увольнительной. Любовь и романтика со всеми вытекающими последствиями — совсем другое. Если ты годами отсутствуешь в поле зрения, можешь смело забыть об этом. Лично я и не думал, что она протянет с тобой так долго.
— Вроде бы ты должен быть на моей стороне.
— Это горькая правда, Мило. Никто не любит ее слышать. Кстати о птичках, как ты теперь решаешь старую проблему?.. — И он присвистнул, насколько я понял, имея в виду секс.
— Примерно так же, как и в тюряге, — ответил я.
— Правда? Терри подмахивает тебе в душе?
— Во-во. К тому же до охренения редко. Нужно срочно что-нибудь придумать. Может, так я скорее отделаюсь от мыслей о Элис.
— Знаешь, Мило, моя сестрица до сих пор по тебе сохнет, — приподняв бровь, намекнул Гуди. — Ты ведь помнишь Барбару? — продолжал он, как будто бы я не знаю, о ком из сестер он говорит.
Много лет назад у нас с Баб было что-то вроде отношений. Я порвал с ней, когда запал на Элис. Баб имела на сей счет иную точку зрения. Выбирая моменты, когда я был без Элис, она поджидала меня в пабах или у меня дома и, словно отчаянная поклонница, предлагала мне себя на блюдечке с голубой каемочкой, доводя до исступления. Девчонка даже писала мне в тюрягу, когда я мотал три последних срока, и уверяла, что будет ждать меня до скончания времен. Спустя четыре месяца она выскочила замуж за Колина и начала производить на свет белый детишек с ограниченными умственными возможностями. Насколько мне известно, она работала на компанию «Эссо» и, по всей видимости, сбавлять темп не собиралась.
— Разве Барбара не замужем затем парнем Колином?
— Ну, это только по вечерам и выходным. Его весь день не бывает дома. Ты мог бы заскочить и… — Гуди снова присвистнул, — в любое удобное для тебя время. Думаю, Баб не откажется оказать тебе подобную услугу.
— Фу! Без обид, Гуди, но на это я пойти не могу. Противно как-то.
— Что ж, предложение остается в силе. Обращайся, когда надумаешь.
— Спасибо. Учту, — буркнул я и призадумался.
Спать с Баб всегда представлялось мне довольно чудным занятием, потому как она — копия Гуди, только прибавьте сюда шевелюру, очки и сиськи. Так что его предложение практически лишено смысла.
— А, вот еще, о чем я хотел с тобой перебазарить — о работе. Что там у тебя наклевывается?
— Ну, на днях я зарегистрировался на бирже труда, так что ожидаю вызова на следующей неделе. А что?
— Если есть желание, могу свести тебя с одним парнем. Время от времени я выполнял для него
