разную работенку и на будущей неделе собираюсь подзаработать немного деньжат. Он платит наличными, так что никому ничего объяснять не придется.
— За что платят? Надеюсь, ничего криминального? Потому что, честно говоря, я не…
— Нет, ничего подобного. Просто придется немного поработать руками: может, канаву вырыть или кирпич перетащить — в общем, что-то типа того. Ну как? Устраивает?
— Ни хрена. Хотя, с другой стороны, мне сейчас все равно делать нечего, так что, пожалуй, придется согласиться. Хоть узнаю, что такое физический труд. Сильно тяжело? — спросил я в надежде, что Гуди подбодрит меня.
— Вот что я скажу: ты хотя бы будешь знать, что заработал эти деньги. Погорбатиться, конечно, придется. Но это ведь всего-то на пару-тройку дней, так что вполне выносимо. В общем, я ему звоню.
Так Гуди и сделал, и вот спустя несколько дней мы у черта на куличках посреди какого-то поля копаем ряд неглубоких канав меж живых изгородей, спроектированных для защиты от проникновения на поля этого типа караванов всякого бродячего люда. Подтянулся и сам хозяин, точнее, он и его куртка «Барбор». Раздал распоряжения, велел поаккуратнее обращаться с сигаретами и не устроить ему тут пожар и снова скрылся в своем огромном доме, а мы остались дальше разбираться с делами.
Гуди ничуть не обманул: работа действительно оказалась тяжелой. Даже по египетской шкале. Температура воздуха, должно быть, перевалила за двадцать градусов, и к полудню и почва, и моя спина окончательно и бесповоротно изжарились. В такие дни люди обычно говорят: «Погода — просто чудо!», но это лишь при условии, что они бездельничают где-нибудь на открытом воздухе, попивая пиво у бассейна или в другом милом местечке. Только вот для работы такая погода совсем не годится. Сплошное мучение. К тому же мы находились на природе, в какой-то глуши, и повсюду кишели ползучие гады и крылатые насекомые, которые то и дело пытались покончить с собой в моей глотке, запрыгивая в нее каждый раз, когда я открывал рот.
Гадость какая!
Просто отвратительно.
В конце концов меня все достало.
— Довольно. Я так больше не могу! — практически взвыл я и, отшвырнув в сторону лопату, капитулировал.
— На, попей водички, — сказал Гуди и протянул мне двухлитровую бутылку из-под «колы», наполненную водопроводной водой. Я выпил, сколько смог, а остатки вылил на голову. Вода смыла с лица пот, даруя мне милостивое облегчение. Открыв глаза, я обнаружил, что воды в бутылке осталось примерно на дюйм на самом дне, и подумал, что следует угостить Гуди, пока она совсем не закончилась.
— Это мне? Вот спасибо. Уверен, что больше не хочешь? — буркнул он и выхватил воду из моих рук.
— Времени сколько? — задыхаясь, выпалил я.
— Только что пробило три. Давай, осталось поработать всего-то пару часов, и на сегодня мы свободны.
— С меня и так хватит на сегодня, Сил моих больше нет, — повторил я.
— Слушай, нужно продолжать, иначе Тед просто даст нам от ворот поворот. Давай, выше нос. Не успеешь и глазом моргнуть, как мы уже будем сидеть в пабе, — призвал Гуди и снова принялся вдребезги разбивать киркой комья твердой, как камень, земли. — Преодолей болевой порог, — добавил он.
Так я и поступил, но обнаружил, что за ним скрывается еще больше боли.
Ближе к концу дня производительность моего труда значительно упала. Меня даже пробрала такая лихорадка, что я начал подумывать о скорой безвременной кончине. Тогда наконец явился Тед, чтобы подбросить нас до города и выплатить по шестьдесят фунтов каждому.
— И это все, что вы сделали? Черт подери, ребята, да моя старенькая мамаша вырыла бы в два раза больше. Нет, всю сумму я не выплачу. Сожалею, но придется удержать с каждого по десятке. А то вы, парни, вконец обнаглеете.
После непродолжительной словесной перепалки Гуди — у меня уже не осталось сил, чтобы просто стоять, — выторговал назад полный заработок, но с условием, что я прекращаю участие в проекте, потому что такой педик, как я, и горох лущить не в состоянии. Только меня это нисколько не задело. Все были счастливы, и Тед наконец-то подбросил нас до дома.
— Прости, что больше ничем не могу помочь, но все-таки нужно вести дела, — молвил Тед по пути в Уайт-Лайон.
— Да все путем. Честно. Не берите в голову.
— Гуди сказал, ты только что освободился, — продолжал он, видимо, ожидая, что я примусь развивать тему. Я не стал, так что Тед снова взял инициативу в свои руки. — Чем еще ты планируешь заниматься?
— Не знаю. Может, в офисе поработаю, — отозвался я, вызвав у Теда приступ смеха.
— В офисе! Не обижайся, приятель, но если твой послужной список хотя бы наполовину соответствует рассказам Гуди, какой же офис захочет принять тебя на работу?
— Не знаю. Что-нибудь придумаю, — возразил я.
— Надеюсь, у тебя все получится. Скажу откровенно: землекоп из тебя никудышный, и я очень сомневаюсь, что тебя завалят иными предложениями.
4. Предложение
— Думаю, на самом деле не все так плохо, — двадцатью минутами позже искренне заметил Гуди, когда мы по самые брови окунулись в холодный лагер.
— Не так плохо? Да просто ужасно. У меня ничего не получилось. Теперь представь, сколько я приложил усилий, чтобы получилось хоть что-то, — сказал я и сам содрогнулся от этой мысли.
— Честный труд, — рассмеялся за стойкой Рон. — Ничто на свете так не усиливает жажду.
— Рон прав. Я действительно чувствую, что сегодня заработал свои деньги, — гордо произнес Гуди.
— А я не хочу чувствовать, что заработал деньги. Хочу, чтобы состояние было такое, будто я их нашел, и не заморачиваться по поводу морального удовлетворения от честно заработанных денег, — возразил я и еще сильнее пожалел о том, что не прихватил тогда десятку той старушенции. Осушил бокал, Гуди — свой, и мы заказали еще два, а также соленый арахис и жареный бекон, чтобы снизить вред от употребления алкоголя на пустой желудок.
— Закажем чего-нибудь поесть? — поинтересовался Гуди.
— Только не в этом гадючнике, — буркнул я, глядя на цены в меню. Как такое возможно, чтобы обычный бутерброд с беконом стоил четыре фунта девяносто пять пенсов.
— Тогда перекусим чипсами, — предложил Гуди.
— Ты что, правда намерен продолжать трудиться на Теда? — поинтересовался я.
— Да, а что здесь такого? Платят наличными. Весь день на свежем воздухе. И никто не стоит целый день над душой.
— Не понимаю, как ты можешь этим заниматься.
— Ай, ко всему привыкаешь.
— Не хочу я ни к чему привыкать. Мы даже за решеткой так не вкалывали. А по мне, так лучше сдохнуть, чем горбатиться на воле. У меня руки отнимаются. Ноги ноют. А спина болит так, словно на ней мясник разделывал говяжью тушу.
— Погода не всегда выдается такая солнечная, — попытался утешить Гуди, но ему удалось лишь нарисовать в моем сознании картины снега, слякоти, воющего ветра и грязи.
— По мне, так уж лучше вернуться в тюрягу, — пробормотал я себе под нос.
— Ага, думаю, я тоже предпочел бы вернуться в армию, — разделил мои чувства Гуди.
— Кстати, а почему ты не там? Почему ушел? — спросил я, и тут меня внезапно осенило: ведь Гуди никогда не рассказывал о времени, проведенном в рядах вооруженных сил. Мы либо болтали о футболе,
