ее на Всемирном конгрессе вегетарианцев этим летом в Германии мы собираемся туда с Альмой. Но нужно переложить для фортепьяно: я, правда, буду аккомпанировать себе на гитаре, но, кажется, там будет еще и пианист».
Когда остальные разошлись, я попросил ее напеть мне потихоньку мелодию. Но Пиа решила принести и текст и поднялась за ним к себе в комнату.
«Elle est trиs modeste» – помнится, сказал Питер; английский она знает прекрасно, свободно владеет немецким и датским, говорит по-французски. Очень музыкальная, ее композиции отнюдь не дурны. Тексты пишет сама, то по-шведски, то по-английски. «Вот увидишь, она представит все так, будто это песня – единственная ее попытка в этом жанре. И никогда больше не попросит о подобной услуге. Пиа способна испытывать благодарность даже за ничтожное внимание.» «Она на удивление мила, – подтвердил я, – счастливцем будет тот, кто женится на ней», «О, да, -сказал Питер,– исполнительный, самоотверженный человек. Рабочий день у нее без конца и без начала, все свое время она отдает пациентам. Альма живет так же, но ведь «Брандал» ей принадлежит. Однако добрый дух этого дома – Пиа. «Ты заметил, с какой скоростью она управляется со всей кухонной работой?» «Да, Питер, заметил, проворна она необычайно; а по утрам, с семи до восьми, из ванной то и дело доносится смех. Благодаря ей все мы начинаем день в хорошем настроении, но все же… Как давно она здесь?» «Уже шесть лет, ей было двадцать, когда она сюда пришла. Тебе не кажется, что для молодой женщины такой образ жизни может превратить в тюрьму даже «Брандал»?» «Сама она из Стокгольма, бывает там по воскресеньям, но что такое один день?» «Да, Петер, ответил мой тезка, я об этом уже думал; Альме следовало бы отпускать ее в пятницу вечером. Все мы любим Пиа, но мы-то приходим и уходим, а она остается. И живет среди больных… Альма, которая буквально дрожит над мышами и насекомыми, обделяет заботой свою ближайшую помощницу…»
Питер пристально на меня глянул: до сих пор, говоря об Альме, мы только и делали, что воздавали ей хвалу. «Ты прав, – медленно проговорил он, – Альма закрывает глаза на безрадостную судьбу Пиа». Да взять хоть физиологию! Вполне естественную потребность в сексуальной жизни! Как наладитьсоответствующие контакты приодном свободном дне в неделю, когда все вечера и ночи у тебя проходят здесь в «Брандале»?… Да еще все те тела, которые она ежеутренне обмывает – конечно, большинство из них старые, скрюченные, но все же это тела. Какой же эротический заряд должен при этом накапливаться, а сублимировать его некуда! Этак и спятить недолго!
«Есть один момент, который все усложняет, – медленно вымолвил Питер. – Альма решила завещать «Брандал» Пиа, зная, что та продолжит ее дело. Со своей единственной дочерью она почти не поддерживает отношений».
Мне доводилось замечать, что когда возмущение достигнет высшей точки накала, истина страдает от этого, поскольку возмущение в таком случае превращает ее в нечто второстепенное – в горючее для самого себя. Это опасный момент, так как сознание делает центром битвы за справедливость не того, кто в ней нуждается, а тебя самого, потенциального спасителя. Но ведь все должно как раз быть наоборот. Однако ты, гордясь своим праведным гневом, уже готов спасать направо и налево, не понимая, что спасение может обернуться уничтожением…
В этот момент вернулась Пиа.
Она сразу взяла в руки гитару и запела, время от времени взглядывая в листочки с текстом. Мне удалось схватить и подобрать основную мелодию. Пиа обрадовалась, но я объяснил, что не смогу написать аккомпанимент для левой руки, а без этого аранжировка невозможна; просто я очень давно не занимался чем-то подобным. Мне не хотелось ее разочаровывать, так что я пообещал позвонить тому дипломату, что меня привез сюда – он наверняка знает какого-нибудь болгарского музыканта здесь, в Стокгольме, и мог бы ее с ним связать. Пиа, однако, не верилось, что дипломат способен пожертвовать даже парой минут своего драгоценного времени ради никому не известной Пиа Ганс. И без того ей казалось чудом, что «профессор» из Софии одним пальцем барабанит на рояле сочиненную ею мелодию. Всего этого Пиа не произносила вслух, на такое она попросту была неспособна; но нечто подобное я прочитал в улыбке, с которой она меня поблагодарила, тут же переводя взгляд на портрет короля. Мол, вот какие невиданные вещи обещают иногда бедным девушкам.
(Совсем как Том, мечтающий «свести знакомство с профессорами вроде Петера»… Университетский диплом все еще не потерял для них ценности. А ведь стоит поселиться в любом из корпусов софийских новостроек, и по лестнице мимо тебя потечет бесконечный поток инженеров и врачей. Их статус не внушает уважения даже детям. Дефицит в первом случае или инфляция во втором?)
Я попросил Пиа пересказать мне по-французски часть текста. Она покраснела от удовольствия. А то, что переводить ей помогал Питер (каким вниманием окружали ее этим вечером целых два человека!), сделало ее по-настоящему счастливой.
В песне говорилось, что у мира не может быть будущего, пока люди не изменят свой образ жизни. «Вот бы умели животные протестовать, когда мы их уничтожаем!» Мы, люди, нарушаем равновесие в природе. Что заставляет некоторых из нас становиться вегетарианцами? Нежелание властвовать над другими живыми существами. Мы наказываем тех, кто убивает людей, испытываем к ним неодолимое отвращение. Убийство любого другого существа – тоже непоправимо. В этом мире всего вдоволь для всех, мы просто не понимаем, как великолепно то, чем одарила нас природа. Пока мы готовы отнимать чужую жизнь, наша тоже будет груба и исполнена насилия. Осуществлять правосудие дано лишь Богу.
– Уверен, что песня твоя придется по душе слушателям, -поощрил я девушку. – И мелодия, и текст хороши.
– Я уже забыла вкус мяса, – сказала Пиа. – Благодаря Альме мне открылись многие истины. Родителей своих я тоже склонила к вегетарианству. Думаю что и ты, Петер, пойдешь по нашему пути. Хочешь, дам тебе множество вегетарианских рецептов? Это поможет твоей жене сделать меню разнообразным.
Вскоре она ушла, и Питер тихонечко опустил крышку рояля. Потол погасил лампы. Поднимаясь по лестнице, мы разговаривали шепотом.
– Знаешь, – сказал он, – Тура иногда носит в комнату Альмы рыбу и кекс.
Я был поражен. Теоретически и то и другое находилось под запретом. Но дело не только в этом. Сообщение Питера сильно смахивало на сплетню. Но лишь на первый взгляд. Явно, он не случайно сообщил мне это. Я по глазам видел: праздное любопытство здесь ни при чем. В тот миг мы заключили с ним негласный договор, хотя пункты его оставались пока невыясненными.
Я-то горячился больше, чем Питер. Так часто бывает: последователь глубоко верит вр все, что внушил ему лидер. Но лидер постепенно меняется, устои, которые он пропове-дывал, начинают тяготить его. И незаметно для себя подлинным знаменосцем становится последователь.
– Плохо, когда именно из-за этого последователь становится неудобным, -добавил Питер. -Тогда он превращается в неприятное напоминание.
34.
