знакомая голова, стриженная под ежик.
Бажанов смеется, хмыкает – и велит разместить этих фармазонов на флангах. Я смотрю на часы – 10.25.
Победа?
Игорь молчит. Серые глаза закрыты, тонкие губы сжаты, знакомая ямочка исчезла.
Я сижу рядом – молчу. Не мешаю.
Эту маленькую комнатку неподалеку от зала я отыскала случайно. Стол, старинный телефон с витым шнуром, два стула. Под потолком неярко горит лампочка. На грубо покрашенной стене – выцветшая от времени репродукция: вырезка из какого-то древнего журнала.
На войне – перерыв. И у нас тоже – перерыв.
Надолго ли?
– Извини! – Игорь открывает глаза, улыбается. – Задумался! П-пытаюсь отыскать закономерность. Так сказать, элементы к-космоса в осмосе.
Никак не привыкну, что мы с ним – на ты
– Для научной работы? – улыбаюсь я. – Господин Сорос с ума сойдет!
– Д-да ну его! – Маг смешно морщит нос. – Слушай, Ирина, ты чего собираешься д-делать? После т-того, как разобьем супостатов?
Сердце замерло. О будущем мы с ним ни разу ни говорили. И о прошлом тоже. У таких, как я, часто не бывает ни того, ни другого.
– В отпуск поеду, – осторожно начинаю я. – Надо… кое-кого навестить. А ты?
– Отпуск! – Игорь мечтательно улыбается. – Забытое слово! А м-может, махнем вместе?
И вновь дрогнуло сердце. Вместе? Или это просто – дань вежливости? Светский треп?
– Я знаю од-дно местечко на Гавайских островах. М-мечта фольклориста! Островок, б-бунгало, д-дичь, даже телефона нет. Мечтаю скатиться к п-питекантропу!
– А если я буду не одна?
Язычок прикушен. Пятый, дурак Пятый, почему-то предупреждал: не откровенничать со специалистом! Но ведь это – глупость! Самая большая глупость из всех!
– Я хочу поехать… с дочерью.
– И с няней?
Он вновь улыбается – и мне становится легче. Я качаю головой. С няней! Эмме Шендер,
– П-принято! Жаль, сына не смогу в-вытащить! Игнорирует б-батюшку! Все ему г-горы, горы…
– Ты женат?
Спросила – и замерла. Да какое тебе дело, дура?
Маг молчит, губы еле заметно дергаются.
– Б-был. Жена погибла семь лет назад.
Господи! Спросила, называется!
– Прости!
Его рука гладит мои пальцы. И вдруг мне начинает казаться, что все страшное – уже позади. А впереди – неведомый остров, где нет телефона, нет Интернета и не надо каждый вечер готовить доклад всевидящим боссам…
– Гизело!
Резкий чужой голос Бажанова застает врасплох. Вздрагиваю. Встаю. Поворачиваюсь.
Председатель Временного Комитета стоит в дверях. Лицо – странное.
– Выйдем!
В полутемном коридоре пусто. Генерал оглядывается, закрывает дверь.
– Вот что, Гизело! Бери своего парня, садись в машину и мотай в Балаклею. Мы там разворачиваем запасной пункт управления. Возглавишь. Все!
Опять все! Ну уж нет!
– Вам что, господин Бажанов, прокурор больше не нужен?
Моя ирония отскакивает от него, словно дробь от бронежилета.
– Не нужен, Гизело.
Чувствую, как холодеют пальцы. В Малыжино я уже видела, что такое вакуумный заряд. Разумеется, эту дрянь изготавливают не только на нашем заводе.
– Пока взрывается только каждый третий. Оборона по господину Молитвину! Но он говорит, что это ненадолго. Все, мотай, Гизело! Выживешь – книжку напишешь!
