– Ирина! Ирина! Т-ты, гад, это из-за тебя!.. Сволочь, п-подонок!
Легат не двигается. Рука держит взлохмаченную кипу листков. На лице – прежнее равнодушие, хотя по животу расползается красное пятно. Игорь все-таки не промахнулся! Сейчас будет контрольный – в голову. Как глупо умирать из-за такого!
Рука лезет в карман. Предохранитель…
– Г-гад! Сволочь!
– Не надо, Девятый! – шепчу я одними губами. – Пожалуйста! Игорь, не надо!
Маг вскидывает пистолет.
Хлопок.
Едва ли громче предыдущих.
Я опускаю браунинг.
Все…
Глаза смотрят в небо. Золотая трещина прямо над головой. Рядом – какая-то возня, стоны. Далекий вопль – уж не гражданка ли Бах-Целевская голосит?
Надо приподняться, надо…
Рука Игоря сжимает пистолет. Маг лежит ничком, и ничем ему уже не поможешь.
Алик-алкаш, Легат в стоптанных тапочках…
Его нет, только кровавое пятно на снегу. Рядом – листок бумаги, большие черные буквы тараканами кишат в заголовке.
Всматриваюсь. Знакомое слово!
Легаты…
Что?!
Легаты Печатей. Автобиография? Вряд ли. Название перечеркнуто, поверх тянется неровная строчка, отдаленно похожая на трещину в небе – от руки. Строчка тоже знакомая:
НАМ ЗДЕСЬ ЖИТЬ
Алкаш-писатель ошибся. Жить здесь придется другим. Не мне. Не Игорю-Девятому. И не господину Залесскому. Кстати, а где он сам?!
Приподнимаюсь на локте.
Кровь на снегу! След!
Повернуться…
Господи, как больно!
Повернуться!
Вот он!
Догорающий костерок – все, что осталось от разнесенного взрывом сарая. Алик лежит на снегу, окровавленная рука с кипой листков тянется к огню. Веселые язычки начинают плясать по краям, бумага чернеет. Сдавленный стон. Алик чуть поднимает голову, с трудом сует в огонь всю пачку; вместе с рукой – по локоть. Медленно, словно нехотя, бумага начинает становиться пеплом.
Каждый умирает в одиночку.
И каждый – по-своему.
Бумага догорает, Легат тычется лицом в грязь, припорошенную темным пеплом. Кажется, все. Господин сочинитель решил унести роман с собой. Унес – лишь заглавие на память потомкам оставил.
Странно, почему-то этот оставленный листок не дает мне покоя – даже сейчас. Легат знал, что умирает. Знал – и сжигал свою последнюю книгу. А этот листок…
Никогда не подозревала, что придется умирать, думая о такой ерунде! Не об Эмме, не об Игоре. И даже не о Саше.
Листок лежит совсем рядом, на испоганенной земле. Рядом – протяни руку…
Поздно.
Чернота наползает, холод сжимает пальцы, и словно чья-то рука…
