– Он – редкий негодяй, Эра Игнатьевна, но все же не Бог. Пока – не Бог.
– Пока – что? – не выдержала я.
– Пока… – его голос стал тихим, еле слышным. – Пока есть… Другой. Вы же Библию читали?
Упоминание о Творце не убедило. По-моему, в последний миг шаман передумал и не сказал того, что хотел. И я подумала, что вовсе не хочу знать ее – эту правду. Ну ее!
– Гизело! Эй, Гизело здесь?
Я невольно дернулась.
Обернулась.
В дверях стоял паренек в пятнистом камуфляже.
– Вы Гизело?
Встала.
Кивнула.
– К телефону вас! Международный, из Штатов. Какой-то Стрим-Айленд…
Стрим-Айленд!
Сердце дрогнуло, замерло…
Господи! ТЫ есть!
– Мама!
– Да…
Горло сдавило – не ответить.
–
– Да! – спохватываюсь я. – Эмма, я слышу тебя, слышу, девочка!
Кажется, я плачу. Каждое слово – как стометровка…
–
О чем это она?
И вдруг я понимаю.
Маневры Шестого флота, цунами, болезнь легионеров…
Господи!
– Я теперь
Вот так! Маленькая девочка бежит за мячом… Эми Шендер,
– Я очень гордить… горжусь тобой,
Ее голос дрожит, срывается. И английских слов куда больше, чем в
– Эми, девочка! Я все знаю! Я познакомилась с его братом, с Олегом Залесским. Я все знаю! Держись!
Сказала, называется! Держись! Дала директиву, дура!
– Ничего, мама, – ее голос звучит тихо, но твердо. – Я держать. Только ты приезжай, мама! Пожалуйста, приезжай! Мне надо сказать тебе. Сказать важное… Приезжай, пожалуйста!
– Десятое апреля! – кричу я, забыв обо всем. – Вылетаю десятого апреля! Двенадцатого буду у вас!
–
В трубке – плач. И тут я понимаю, что до десятого апреля еще надо дожить, что вокруг нас – кольцо блокады, и вокруг нее – тоже, а пташечки чирикают, плещутся в ранней мартовской грязи.
Ничего!
Плевать!