Я с трудом поднимаюсь на ноги, закрываю окно и иду в центр комнаты, на ходу швыряя портфель в обшарпанное кресло. Как только я склоняюсь над видаком, совершенно неожиданно вспыхивает свет, и кто-то кричит:
— Ублюдок!
Меня обдает волной страха, и мое сердце подпрыгивает к горлу.
— Черт!!! — произношу я.
— Ах ты, мразь! — орет на меня женский голос. — Проклятая мразь!
— Что? — отвечаю я, принимая прекрасно отработанную с годами оборонную позицию.
— Где, твою мать, тебя носило?
— Что ты делаешь в моем доме? — спрашиваю я гораздо более тихо.
— Жду тебя, недоделок! Где ты шлялся?
— Разве мы договаривались сегодня встретиться?
— Не прикидывайся идиотом, скотина! В восемь вечера у меня уже был готов ужин!
— Послушай, я кое-чем занимался. Кое-чем очень важным.
Мэл таращится на меня, вероятно, готовясь проорать, что не позволит обвести себя вокруг пальца.
— Важным? Неужели настолько важным, что ты оставил меня одну в день рождения?
День рождения? О черт! А я ведь помнил, что зачем-то должен был зайти к ней сегодня вечером, постоянно помнил! То есть вчера вечером.
— Понимаешь, мне следовало выполнить кое-какую работу. За приличные деньги. И именно сегодня вечером.
— Сыграть с кем-то чертову партию в бильярд?
— Да нет же.
— А в портфельчике у тебя что? Носишь в нем кий, так понимать? — спрашивает она, указывая на портфель в кресле.
— Да?
Я произношу свое «да» с вопросительной интонацией, стараясь таким образом сбить Мэл с толку, но внутреннее чутье подсказывает мне, что влип я по уши.
— Один вечер! Ты не мог подарить мне один-единственный вечер!
— Послушай, это ужасно, но я совсем забыл о твоем дне рождения.
Моя любимая отговорка, я с удовольствием пользуюсь ею с детских лет. Где домашнее задание? Я забыл. Почему ты не явился? Забыл. Как ты посмел переспать с моей сестрой? Я забыл.
Признаться честно, на людей эта отговорка не действует (они воспринимают мое «я забыл» как «мне на все наплевать»), но она всегда первой приходит мне на ум.
— Я забыл.
— Он забыл! Не вешай мне лапшу на уши! Единственное, что ты забыл, так это свои чертовы ключи в моей квартире! — кричит Мэл, запуская в меня связку и промазывая. Ох уж эти женщины! С метанием у них всегда плоховато. — Поэтому-то ты и полез в дом через окно! Не захотел прийти ко мне за ними, я правильно угадала?
Должен признать, она абсолютно права, но я не намереваюсь произносить это вслух. По крайней мере до тех пор, пока ее страсти не улягутся.
— Неправильно.
— По-моему, мне стоит проверить, все ли у меня в порядке с головой. Ни одна другая дурочка не стала бы полночи ждать такое ничтожество! А я делаю это вновь и вновь! Я просто ненормальная, раз позволяю тебе так над собой издеваться.
— Перестань, Мэл. Только себя ни в чем не вини.
Конечно, я мог бы ответить и что-нибудь более умное, но, понимаете, после нескольких кружек пива голова плохо работает.
Я не видел всего этого до тех пор, пока Мэл не начала хватать одно за другим и швырять в меня, опять промахиваясь, но на сей раз буквально на несколько сантиметров. Цыпленка, рулеты, бобы, морковь, картошку и подливку — все холодное, в мисках, накрытое фольгой. По-видимому, она притащила всю эту снедь аж из своей квартиры. А для чего, Господи Боже ты мой? С какой целью? Собиралась впихнуть все это в меня? Чего только бабы не выдумают!
За моей спиной о стену ударяется очередная чашка, и все вокруг покрывается осколками, кусками мяса и какими-то овощами.
— Что, черт возьми, ты вытворяешь? С ума сошла, что ли?
— Да, да! Я сошла с ума, чокнулась, свихнулась и больше не собираюсь терпеть подобные унижения!
— Проваливай из моего дома, истеричка, пока весь его не разгромила!
— Я тебе покажу истеричку! — орет Мэл, вцепляясь руками в мой столик.
— Только попробуй! — реву я, вскакивая и подлетая к ней прежде, чем она успевает расколошматить стол об пол. — Пусти! Пусти, я тебе говорю!
Я отдираю ее руки от столешницы.
— Подонок! — верещит она, сопротивляясь.
Готов поспорить на что угодно, что те самые соседи, которые совсем недавно ни о чем не желали знать, теперь напялили на носы очки и прилипли к окнам.
— Вон отсюда! — ору я, толкая Мэл к парадной двери. — Вон, чертова психопатка!
— Не переживай, я ухожу! И больше никогда не вернусь! В последний раз я позволила тебе над собой поизмываться!
— Вот и отлично. Потому что следующего раза я уже не пережил бы, — с уверенностью отвечаю я.
— Тварь! — выкрикивает Мэл, когда я захлопываю за ней дверь.
Я стою на месте и жду, что в какое-нибудь из моих окон вот-вот влетит камень, но этого так и не происходит.
Я возвращаюсь в гостиную, убираю основную часть приготовленного Мэл ужина с ковра, растягиваюсь на диване, включаю телек и видак и смотрю запись передачи о футболе, поглощая принесенный с собой в кармане куртки кебаб.
4
Меланхолия
В истории моего знакомства с Мэл нет ничего необычного, ничего интересного. Я терпел ее, пока наши с ней встречи ограничивались сексом. Она мне даже нравилась, когда, лежа в кровати в одной кружевной ночной сорочке, умоляла взять ее. Ни геройского спасения от верной гибели на реке, ни столкновения тележками в супермаркете, ни знакомства на чьей-нибудь свадьбе — ничего подобного у нас с ней не было.
Мы встретились в кабаке. Все очень просто.
Года четыре назад она работала в «Розе и короне», а потом его переделали в шикарный «Вейн». По- моему, я понравился Мэл только потому что был единственным в кабаке парнем, который все время не щипал ее за задницу (классную задницу!), когда она проходила мимо столиков, собирая пустые стаканы, — что, признаюсь честно, для меня нехарактерно. Обычно я занимаюсь подобными вещами охотнее всех остальных, но тогда не знаю, что на меня нашло, наверное, я неважно себя чувствовал.
Потом в течение пары недель я просто болтал с ней, выясняя, какой ее любимый цвет и прочую ерунду, которую, как мне казалось, я хочу знать, и только по прошествии этих двух недель предложил прогуляться.
— Хорошо, — ответила Мэл. — Куда направимся?
Куда направимся?
